Девушки без имени - [102]

Мы помолчали, а потом она тихо сказала:

— Я всегда верила, что ты вернешься.

— А я перестала верить, что вернешься ты. — Я пристроила голову ей на плечо. — Отсюда все мои беды. Мне кажется, легче пропасть, чем ждать.

— Прости меня, Эффи. Я бы все отменила, если бы могла. Я снова и снова обдумываю свой уход и то, что к нему привело.

Я чуть отстранилась, посмотрела в ясные глаза сестры, на тонкие пряди волос надо лбом. В солнечном свете на нашем старом месте стало видно, что не так она и изменилась.

— Странно, как мало это все значит теперь, когда мы вместе. Ты помнишь, как я испугалась в тот вечер, когда мы потерялись в этих холмах? А теперь я могу тут всю ночь просидеть и не испугаться.

— Ты всегда была храбрее, чем сама думала.

— Может быть. — Я положила голову ей на колени. — Расскажи про цыган, про Лондон, про Жоржа. Мама говорит, он восхитительный.

Луэлла распустила мне волосы и погрузила в них пальцы.

— Мне бы хотелось отвезти тебя в Лондон и познакомить с Жоржем. Я хочу планировать будущее вместе с тобой.

Я ничего не сказала. Мы долго сидели, слушали журчание ручья и возню мелких зверюшек. Над нами пролетел красивый клин гусей. Постепенно их крики стали тише, и сами они превратились в черные точки в небе.

— Мы потеряли время, — тихо сказала Луэлла. По голосу я поняла, что она плачет.

— Знаю.

— Я никогда не верила, что ты умираешь.

— Знаю. — Я села и стала осторожно передвигаться в сторону глинистого берега. Жидкая грязь пропитала панталоны. — Сейчас не весна, ну и что.

Луэлла последовала за мной, испачкав свой красивый дорожный костюм. Мы расшнуровали ботинки, сняли чулки и, поддерживая друг друга, пошли по скользким камням. Луэлла улыбалась сквозь слезы, как всегда делала, если ее ловили за чем-то восхитительно неприличным. Хотя лето выдалось сухим, холодная вода все еще доходила мне до щиколоток. Ноги скоро замерзли. Луэлла вынула шпильки из волос и разбросала кудри по плечам. Я смотрела, как она подставляет лицо солнцу, и светлые пятна, плававшие у меня перед глазами, заставили ее сиять.

В тот день я вышла из ручья вместе с сестрой, чувствуя себя сильной, как никогда. Но к середине зимы животные вернулись, развернули свои крылья, приветствуя меня, и обратили их в сияющее небо. Другой поток закружился у моих ног, предлагая мне наслаждаться всеми радостями земными под охраной небесных стражей. Время замерло, а потом полетело вперед. Посмотрев вниз, я увидела свою просвечивающую ступню с твердыми белыми косточками пальцев. В волосах моих гулял ветер, рука сестры лежала на моей, и я наконец поняла, что сулили мне карты.

Я была плотью и костями, а стала небом и землей. Смерть не стоило понимать буквально, как и говорил мне Трей. Время было бесконечно, и мое существование длилось вечно.

Эпилог

Жанна

Эффи умерла 23 января 1915 года. Ей исполнилось пятнадцать. Как бы я ни хотела, чтобы она оставалась с нами, ее держала только книга, которую она писала. Она умерла в тот день, когда продиктовала последние слова Луэлле.

Утром я проснулась еще до рассвета, чтобы посмотреть, как она, — после ее возвращения я делала так каждый день. Луэлла спала в постели Эффи, сжимая руку сестры. Эффи еле дышала, замирая после каждого вдоха, будто задумываясь, стоит ли делать еще один. Я взяла ее руку и погладила исковерканные пальцы. Дыхание становилось все более поверхностным и тяжелым, пока ее сердце, наконец, не рванулось в последний раз и не остановилось.

Смерть оказалась не такой, как я ждала. Она не изуродовала Эффи, не оставила ее пустой и серой. Она угнездилась у нее в груди и окрасила щеки нежным румянцем. Я смотрела на нее, пока не взошло солнце. Луэлла проснулась, и я позвала Эмори, который прибежал босой и в ночной рубашке. Впервые в жизни я видела, как он плачет.

Луэлла плакала страшно, цеплялась за сестру, отказывалась ее отпускать. В конце концов отец взял ее на руки и сел в кресло, держа, словно маленького ребенка. Она спрятала лицо у него не груди. Свободную руку Эмори протянул мне. Я подошла, и он обнял мои ноги, притягивая меня к себе. Одно последнее мгновение мы были семьей. Одна дочь плакала на груди отца, а вторая покинула нас, благословив своей жизнью.

После возвращения Эффи я вернулась в этот дом. Пока она была жива, я спала в гостевой комнате, устроив там все по своему вкусу, и приходила и уходила, когда вздумается. Я собиралась снова уехать после ее смерти, но война помешала Луэлле вернуться в Англию. Я не хотела бросать ее и осталась.

Только через пять лет мы с Луэллой смогли уехать из страны. Луэлла вернулась в Англию и вышла замуж за английского американца, который позволял ей носить короткие платья и закатывать дикие вечеринки. Мир изменился, и этот новый мир ей подходил. Я вернулась в Париж, где меня часто навещал Жорж. Мать в старости на радостях от того, что дочь снова с ней, стала вполне терпимой.

Эмори так и не уехал с Болтон-роуд. Все годы, что мы с Луэллой жили с ним, его привычки не менялись. Какое-то время он горевал по Эффи, а потом снова начал играть. Когда в его волосах появилась благородная седина, женщин вокруг него стало еще больше. Но мне от этого почти не было больно. Боль я испытывала только из-за смерти дочери и чувства вины за то, что я потеряла последний год ее жизни.