Девушка жимолости - [12]

Шрифт
Интервал

Молли Роб еле заметно фыркнула.

Все ты знала. В глубине души ты понимала, что она принимает и зачем.

– Ей их не прописывали, – сказал доктор Дункан. – На самом деле мы считаем, что причиной смерти стала передозировка, а не аневризма.

– Но при чем тут я?

– Несколько месяцев назад твой отец высказал предположение, что нечто похожее может произойти и с тобой. Психический срыв на фоне шизофрении.

– Это наследственное, – сказал Уинн. – У Колли тоже было, у нашей бабушки.

– Поэтому ты и пила в детстве мамины таблетки, правда? – спросил доктор.

Я обмерла.

– Алтея? – продолжал доктор Дункан. – Ты ведь боялась, что с тобой будет то же самое?

Мне очень хотелось сказать, что я пила таблетки только потому, что они лежали в маминой коробке, что мне просто хотелось быть похожей на нее. Хотела сказать, что от них мне становилось гораздо легче. От них у меня появлялось ощущение полета, я чувствовала себя легкой и смелой. Что я не знала, от чего эти лекарства. Толком не знала. Однако это было не так.

Все ты знала.

– Я проверил все пустые пузырьки в коробке, – продолжил Дункан. – Только на одном из них значится 1980 год. Очевидно, что это были ее таблетки. Остальные были приобретены не более семнадцати лет назад – очевидно, тобой, не правда ли?

Я молчала.

– Ты принимала таблетки с тринадцати лет, не так ли, Алтея? Те самые таблетки, которыми злоупотребляла твоя мать. Ты же знаешь, принимать галдол без назначения врача незаконно.

Кому, как не мне, знать… И галдол, и хлозарил, и риспердал. Со временем я открыла для себя еще и ксанакс, перкоцет, викодин и оксиконтин. И достать проще, и приход с гарантией. С тринадцати лет я уже употребила не менее тысячи упаковок. Но по-прежнему хранила те первые, старомодные флаконы в сигарной коробке – в память о маме.

Доктор прокашлялся.

– Разреши нам помочь тебе, Алтея. У тебя не просто зависимость от таблеток. А патология, связанная с травматическими воспоминаниями из детства, с утратой мамы. Дело в том, что ты с высокой вероятностью предрасположена к шизофрении, как и твоя мать. Это вместе с наркоманией… и твоим навязчивым состоянием, копированием маминой зависимости…

– Тебя накроет в тридцать, – прокричал отец, стоя на верхних ступенях лестницы. – Их всех накрывало в тридцать!

Мы замерли, глядя вверх. Он стоял ссутулившись в своей мятой пижаме, взлохмаченный, и тыкал в меня узловатым пальцем. Лицо пошло красными пятнами – как в тот раз, когда я еще старшеклассницей прокрадывалась домой среди ночи, а он меня поймал.

– Пап… – Я двинулась вверх по ступенькам. Почувствовала, как кто-то схватил меня за майку и тянет назад. Я споткнулась, вскрикнула и ухватилась за перила. Я увидела, как Уинн пронесся мимо меня, перескакивая через ступеньки.

– Они все поголовно, все сходят с ума, – продолжал отец. – У всех этих девок едет крыша, когда им исполняется тридцать.

Уинн обхватил отца рукой и стал разворачивать в сторону спальни.

– Уинн!

Он остановился, посмотрел на меня.

– Уинн, это же не так! Скажи, что не так.

Отец кивал головой, отвечая ему одному слышным голосам. Уинн уставился в потолок.

– Уинн, я прошу тебя, скажи.

– Прости, Алтея. Мама знала, что с ней это произойдет, потому и принимала галдол. Это случилось с ними всеми без исключения. И возможно, будет с тобой.

– Лучше, чтобы ты была под наблюдением, – сказал доктор у меня за спиной. – Чтобы ты не причинила себе вреда, если мы окажемся правы.

Я чувствовала, как все они на меня давят, моя семейка и этот доктор, с озабоченным взглядом и этой несуразной историей. Почему отец так долго держал это в тайне, как он мог ничего мне не сказать? Да и остальные молчали. Бабушка Коллирин умерла, когда мама была девочкой, это я знала, но никто никогда не называл причины. Моя прабабушка по имени Джин была родом с севера Алабамы, где Аппалачи переходят в холмы. Кто-то из отцовских родственников однажды сказал, будто она сбежала от мужа с каким-то мужчиной. И всё. Но отчего она умерла, никто не рассказывал.

Что же их заставило заговорить сейчас?

– Все дело в твоей кампании? – спросила я Уинна. – Боишься, что я помешаю?

– Я хочу, чтобы тебе помогли. Это все ради тебя.

– В больницу я больше не лягу.

– Придется, – сказала Молли Роб.

– Иди ты к черту! – крикнула я.

Все уставились на меня.

– Я не обязана делать то, чего не хочу! – Вот, снова заговорила как ребенок. Я ненавидела себя за это.

Уинн смотрел вниз поверх перил, по-прежнему заботливо обхватив отца за плечи.

– А вот тут ты ошибаешься. Он прописал это в завещании. – Он бросил взгляд на Молли Роб, потом снова перевел на меня: – Мы все понимаем, как трудно тебе пришлось в клинике, как многого ты добилась. Но это лишь начало – блестящее, но только начало, впереди долгий путь. Мы… – Тут он быстро окинул взглядом остальных. – Мы все уверены, что тебе нужна длительная, интенсивная терапия, для твоего же блага и безопасности. Тебе придется встать на учет в психиатрической клинике до наступления тридцатилетия, таково условие завещания. Иначе не получишь ни гроша.

И они с отцом удалились.

Глава 5

15 сентября 2012, суббота

Мобил, Алабама

Я выскочила из дома в непроглядную тьму, проклиная сапоги на шпильках и прижимая к груди коробку из-под сигар и кошелек. Сев в машину и повернув ключ, я услышала несколько щелчков, после чего наступила зловещая тишина.


Рекомендуем почитать
ЖЖ Дмитрия Горчева (2001–2004)

Памяти Горчева. Оффлайн-копия ЖЖ dimkin.livejournal.com, 2001-2004 [16+].


Матрица Справедливости

«…Любое человеческое деяние можно разложить в вектор поступков и мотивов. Два фунта невежества, полмили честолюбия, побольше жадности… помножить на матрицу — давало, скажем, потерю овцы, неуважение отца и неурожайный год. В общем, от умножения поступков на матрицу получался вектор награды, или, чаще, наказания».


Варшава, Элохим!

«Варшава, Элохим!» – художественное исследование, в котором автор обращается к историческому ландшафту Второй мировой войны, чтобы разобраться в типологии и формах фанатичной ненависти, в археологии зла, а также в природе простой человеческой веры и любви. Роман о сопротивлении смерти и ее преодолении. Элохим – библейское нарицательное имя Всевышнего. Последними словами Христа на кресте были: «Элахи, Элахи, лама шабактани!» («Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил!»).


Марк, выходи!

В спальных районах российских городов раскинулись дворы с детскими площадками, дорожками, лавочками и парковками. Взрослые каждый день проходят здесь, спеша по своим серьезным делам. И вряд ли кто-то из них догадывается, что идут они по территории, которая кому-нибудь принадлежит. В любом дворе есть своя банда, которая этот двор держит. Нет, это не криминальные авторитеты и не скучающие по романтике 90-х обыватели. Это простые пацаны, подростки, которые постигают законы жизни. Они дружат и воюют, делят территорию и гоняют чужаков.


Матани

Детство – целый мир, который мы несем в своем сердце через всю жизнь. И в который никогда не сможем вернуться. Там, в волшебной вселенной Детства, небо и трава были совсем другого цвета. Там мама была такой молодой и счастливой, а бабушка пекла ароматные пироги и рассказывала удивительные сказки. Там каждая радость и каждая печаль были раз и навсегда, потому что – впервые. И глаза были широко открыты каждую секунду, с восторгом глядели вокруг. И душа была открыта нараспашку, и каждый новый знакомый – сразу друг.


Человек у руля

После развода родителей Лиззи, ее старшая сестра, младший брат и лабрадор Дебби вынуждены были перебраться из роскошного лондонского особняка в кривенький деревенский домик. Вокруг луга, просторы и красота, вот только соседи мрачно косятся, еду никто не готовит, стиральная машина взбунтовалась, а мама без продыху пишет пьесы. Лиззи и ее сестра, обеспокоенные, что рано или поздно их определят в детский дом, а маму оставят наедине с ее пьесами, решают взять заботу о будущем на себя. И прежде всего нужно определиться с «человеком у руля», а попросту с мужчиной в доме.