Девушка выбирает судьбу - [65]

Ходивших за джидой детей можно определить издали: лицо, руки, ноги — все исцарапано у них так, словно их драли дикие кошки. Зато в туго набитых сумках и мешочках вкусная и душистая золотая ягода.

Разумеется, по старой доброй традиции, первые ягоды попадают обычно в рот сборщика. Такое случается не только при сборе джиды. Мы едим ее, пока не распухают животы, потом отдыхаем и только после этого принимаемся помаленьку за сбор. Набрать надо побольше, чтобы хватило полакомиться и в ауле, да и чтобы на зиму осталось. Джиду любят все — старики и дети, так что работы нам хватает. Зато какое удовольствие достать зимой горсть прожаренных солнцем ягод и вспомнить мягкий теплый день на джайляу!

На джайляу люди чувствуют себя как-то свободней, раскованней. Те шутки, которые показались бы двусмысленными на зимовье, здесь зачастую сходят с рук. Мне, правда, досталось однажды.

Джигиты и девушки собирались на праздник рождения первого ребенка, и старший брат вдруг предложил взять меня с собой. Но за это я должен был выучить небольшой куплет, содержания которого я тогда не понимал. Нечего и говорить, с какой радостью я согласился.

— Только смотри, споешь, как только сделаю тебе знак! — предупредил меня брат.

— Конечно!..

В юрте, где родился ребенок, все рассаживались парами, как на русских посиделках. Шутили, смеялись, заводили разные игры. Потом начались песенные состязания между джигитами и девушками. Под шумок парочки, конечно, стали договариваться между собой о будущих свиданиях. И вот, когда все засобирались, чтобы продолжить гулянье на улице, брат как бы мимоходом заметил:

— А вот мой Кайсар еще не спел своей песни…

Все сразу засмеялись, загалдели:

— Пусть споет!

— Пой, Кайсар!..

— Только что-нибудь остренькое!..

Меня распирало от радости и желания услужить всем этим веселым парням и девушкам. Я солидно кивнул головой и прочистил горло. Затем шмыгнул не особенно чистым носом, набрал полную грудь воздуха и запел. Не успел я закончить последнюю строчку, как вдруг какая-то огромная, как корова, девушка влепила мне такую здоровенную затрещину, что я мячиком вылетел из юрты. Веселый шум и хохот заглушили мой рев.

— Эй, Кайсар, куда ты убежал! — послышался голос моего брата. — Пойдем с нами на алтыбакан!

— С меня довольно.

Поддерживая руками штаны, я пошел к нашей юрте. И все же в последний момент услышал, как девушки выговаривали моему брату:

— Ну зачем ты учишь его всякому? Он же еще мал понимать такое!..

Я так и не знаю до сих пор, чему он учил меня, мой старший брат. Зато другую песню, которую он уговорил меня разучить и спеть в гостях у нашего родственника по имени Бельгара, я помню.

Бельгара был каким-то начальником и время от времени уезжал по делам службы. У него умерла жена, и он взял себе другую — молодую. По случаю отъезда мужа молодая жена собрала у себя своих бывших друзей и подруг. Это была старая казахская традиция, и ничего в этом не было зазорного.

Мне не хотелось петь на этот раз, но брат пригрозил, что никогда больше не будет брать меня с собой, и пришлось подчиниться. Улучив момент, когда стало немного тише, я запел:

Бельгара, ты гордишься чином

И жену считаешь невинной…

Дальше шли довольно прозрачные намеки на всякие обстоятельства. Это тоже было допустимо между родственниками, но не в такой мере. Как только я допел, в меня полетела кочерга. На «бис» я, конечно, не стал выступать. На мое счастье, дядюшке Бельгаре не передали содержания моей песни, а то дело не обошлось бы одной кочергой. Впрочем, он очень хорошо жил со своей молодой женой, пережил ее и женился в третий раз…

Приехал в наш аул на джайляу певец-сказитель. Не говоря уж о молодежи, даже старики и старухи захотели послушать его. Каждая семья старалась заполучить его к себе в гости. Так и гостил он у нас несколько дней, переходя из юрты в юрту и рассказывая в своих песнях историю нашего народа. И в какой бы юрте ни появлялся, везде был праздник, ликование. А людей находилось там всегда столько, что яблоку было негде упасть. Кто не помещался в доме, слушал певца за стенами юрты, для чего хозяева специально приподнимали низ кошем. А мы, малыши, пролезали у взрослых между ног, залезали на спины своих родственников, заглядывали в щели.

Я не раз слышал о настоящих акынах, но не видел еще ни одного. Представляете мое волнение, когда он перешел погостить в нашу юрту! Разумеется, у нас зарезали жирного барана, поставили самовар, разлили по чашам душистый кумыс. Тот вечер был уже по-осеннему холодным, и я слушал его, завернувшись в большую отцовскую шубу. Не отрываясь смотрел я на какие-то особенные пальцы акына, удивительно быстро и красиво бегающие по домбре.

Сам он был среднего роста, смуглый и худощавый. Видимо, брил бороду, потому что я хорошо заполнил его синеватый подбородок. Аксакалы и самые почтенные старушки аула поели, попили чай и к полуночи стали расходиться. Молодые остались и слушали песни до самого рассвета. И я не уснул ни на минуту — слушал вместе со всеми.

Акын пробыл в нашем ауле целую неделю и уехал куда-то в Сарыарку. Весь аул провожал его с большим торжеством, одарил подарками. Долго потом вспоминали в ауле его песни…