Девушка выбирает судьбу - [127]

Учительница замолкла на полуслове, проводила ее взглядом. Весь класс замер.

— Разрешите, апай, я найду ее и спрошу…

Это вызвалась рыженькая синеглазая толстушка-отличница с первой парты, которая никак не могла посидеть спокойно. Учительница подумала, отрицательно качнула головой:

— В такие минуты человеку лучше побыть одному. — Она обвела глазами притихших учениц. — Если Бахыт захочет, то сама расскажет о том, что заставило ее плакать…

Зазвенел звонок, ученики вышли на перерыв. Одна из подруг все же разыскала Бахыт, сидевшую в дальнем углу двора у самого забора, но так ничего и не добилась от нее. Даже потом, когда они уединились вдвоем, Бахыт продолжала молчать и только время от времени старалась унять рыдания. Этого она не рассказала бы никому на свете, даже любимой учительнице…

* * *

Такое случалось уже с ней. Как-то после уроков она осталась одна в пустом классе и принялась писать письмо. Но, начав его, задумалась и просидела до полуночи, ни разу не пошевелившись. Настолько забылась Бахыт, что не думала о пустой школе, мимо которой боялась проходить в ночное время. Она ведь чуть-чуть верила в таинственные силы, которые поселяются в безлюдных помещениях после полуночи. Даже если бы на самом деле привиделся ей в то время домовой, девушка не обратила бы на него внимания.

Потом она снова взяла ручку и принялась писать, но так и не закончила начатой фразы. Рухнув головой и руками на парту, Бахыт зарыдала, и горький плач ее гулко отдавался в пустых школьных коридорах.

Долго плакала она, но, пересилив себя, опять взялась за перо и писала уже не переставая. Красивые, вразлет, брови ее упрямо сдвинулись на переносице, губы твердо сжаты. Время от времени она закусывала маленький испачканный чернилами палец. Два ряда черных, туго заплетенных кос вздрагивали за спиной, когда она переворачивала страницу.

«Над чем надсмеялась ты, негодница?!.»

Это слово не было раньше ругательством. Так грубовато, но по-доброму называла бабушка ее маму. И Бахыт с малых лет научилась так называть ее. Взрослые всегда смеялись над этим. И вдруг сейчас совсем по-иному зазвучало оно на бумаге.

«Негодница!.. Ты чувствуешь себя совсем свободной и безнаказанной с тех пор, как получила об отце страшное известие. А что, если он жив и просто пропал без вести? Разве не случалось так? Что будет, если в один прекрасный день он вдруг вернется с фронта и спросит тебя обо всем?!. С тех пор как умерла бабушка, ты совсем потеряла всякий стыд, все глубже падаешь в пучину разврата!..»

Тут она снова заплакала. Ее особенно потрясло последнее написанное ею слово. Да, разврата! Эта негодница, видимо, умоляет судьбу о том, чтобы отец никогда не вернулся. Сколько раз приходили к ней чужие мужчины. Какой позор для памяти отца, для всей их семьи!..

Только о себе думает человек, который зовется ее матерью. Что ей честь дочери… Да, да! И пусть не вздумает оправдываться. Не нужны никому твои слезы, негодница. Никогда не оттает мое сердце, навеки окаменевшее для тебя. Можешь умолять меня о прощении, падать к моим ногам, но я помню своего отца!.. Любого прощу, какую бы ни причинил он мне обиду в жизни, но тебя — никогда!

Почему не родилась я мужчиной!? Тогда бы я посмотрела на тебя, как бы ты осмелилась надругаться над памятью отца. Пользуешься тем, что я слабая девушка…

О, лучше бы сквозь землю провалиться, чем дожить до такого позора перед всем миром. Лучше живой быть закопанной в могилу. И еще имя носит — Баян!..

Давно это уже с ней. Каждый день плачет она по отцу. Когда была поменьше, то такого не случалось. А теперь, когда подросла, одна и та же мысль гложет ее, не дает покоя. И чем дальше, тем сильнее…

Может быть, это началось, когда пришла она как-то домой и еще на пороге услышала причитания. Дом был полон старушек. Бабушка ее давно уже болела… Бахыт, конечно, плакала тогда, горько плакала, когда умерла бабушка. Старушки укутали ее в белую простыню — единственную белую материю, оставшуюся в доме, и похоронили на кладбище за зимовьем. А потом воздвигли над ее могилой небольшой мазар из сырцового кирпича… Но это было, когда Бахыт училась еще во втором классе, а тосковать с такой необычной силой по погибшему отцу она начала позже. Все чаще и чаще, чуть ли не каждую ночь стал сниться он ей. Она доставала «черную бумагу» — извещение о смерти — и подолгу рассматривала ее. Если бы она сама увидела мертвого отца, бросила бы на могилу горсть земли, то тогда бы только поверила в неизбежное. И все равно он продолжал бы для нее существовать как живой. И уж если бы мать ее была ему настоящей женой, то не водила бы к себе мужчин до конца своей жизни…

Все ярче вспоминались ей полузабытые детские видения. Она сидела на руке большого сильного человека и смотрела на проходящие колонны демонстрантов. Гордость за отца переполняла ее сердце. Отец купил ей шоколадное мороженое, но она забыла о подтаявшей трубке и изо всех сил замахала руками. Коричневые потеки разлились по белому шелковому платью, которое мать гладила накануне. Мать сразу принялась ругать ее, но тогда вступился отец. «Ладно, чтобы никогда больше не слышал я тебя ругающейся… На свете не перевелись еще вода и мыло. Отстираешь после праздника! Если тебе лень, бабушка постирает».