Девушка выбирает судьбу - [101]

— Как это так?

Мусатай вначале не понял, а потом вспомнил и замолчал.

В этот день выписывался больной старик, его сосед по палате. Из долгого разговора медсестры с ним Мусатай понял, что тому надо было лежать здесь еще целую неделю после какой-то сложной операции. Но у старика не было денег…

Мусатай отлежал весь положенный срок. Из советского посольства каждый день присылали ему фрукты, справлялись о здоровье.

— Вы, наверно, состоятельный человек! — сказала как-то с уважением в голосе медсестра. Мусатай молча кивнул головой.

Когда он выписывался, она провожала его. Тут же находился молодой врач. В больничной канцелярии администратор любезно предъявил Мусатаю счет в долларах. Внизу стояла жирная четырехзначная цифра. Представитель посольства взял из рук Мусатая этот счет и тут же выписал чек на оплату от имени Советского государства.

— Это ведь тоже прописная истина! — сказал Мусатай, прощаясь с молодым врачом. Внизу его ждала машина с красным флажком…

Через три дня Мусатай Айкенов сошел с парохода в Ленинграде. Погода там была ужасной. Сырой промозглый туман висел над городом, в пяти шагах ничего не было видно. Он бродил среди людей, подходил к памятникам, с начала до конца прочитывал все написанное на мемориальных досках. Ему было очень хорошо.

И с особой силой ощущал он, что именно здесь начинается его родная Сарыарка…

СТАРАЯ ЗАНОЗА

перевод М. Симашко

Это была моя первая командировка по заданию редакции…

Может быть, потому, что университет я закончил с отличием и два года проходил практику в республиканской молодежной газете, то и на работу меня направили именно туда. О лучшем я и мечтать не мог.

Я был назначен литературным сотрудником сельскохозяйственного отдела, а это значит — командировки, командировки и еще раз командировки, причем в любое время года — зимой и летом. Больше всего обрадовался моему приходу в редакцию ответственный секретарь, парнишка немногим старше меня, черненький, пухленький, с быстрыми глазами. В первый же день он послал меня на дежурство и типографию. Номер вышел удачный, без единой ошибки, и меня, уж не знаю за что, похвалили на летучке.

После этого я обрабатывал корреспонденции, готовил материалы в номер, отвечал на письма трудящихся и выполнял массу другой работы. Каждый день был насыщен встречами со специалистами, руководителями организаций и многими другими людьми, так или иначе связанными с работой нашего отдела. А тут еще поминутные вызовы к секретарю — сверь-ка, пожалуйста, этот перевод с оригиналом, прочитай граночку, отшлифуй информашку и т. д. Мне, самому молодому, и в мысль, конечно, не приходило отказываться. Все выполнялось на совесть, с завидным рвением, с душой. Время от времени старые газетчики похваливали меня, и я был тогда на седьмом небе от счастья.

Так, придирчивый обычно, ответственный секретарь сказал, что с моим приходом на работу руки у него стали «намного длиннее». И тут я испугался, как бы он не забрал меня к себе. Еще в университете мы наслышаны были о секретариате: «штаб газеты» или что-то вроде главного мираба, распределителя живительной влаги по полям. Труднее и ответственнее работы нет в редакции, а о командировках там можно лишь мечтать.

Нет, мне не подходила такая работа. Я рано лишился родителей, вырос в детском доме, люблю общество, людей, поездки. К тому же во мне с детства жила тоска по аулу, по нашей бескрайней степи. Смогу ли я годами не двигаться с места? Усижу ли за сухим секретарским столом? Тем и привлекла меня профессия журналиста, что она связана с непрерывными передвижениями по республике. Горняки и нефтяники, сталевары и чабаны, хлеборобы и рыбаки, строители и ученые — со всеми хотелось мне перезнакомиться как можно скорее. Но как избавиться от чрезмерного внимания со стороны ответственного секретаря, к которому прислушивается сам редактор?

Помог мне случай. Однажды заведующий отделом литературы и искусства предложил своему единственному литсотруднику поехать на отдаленный животноводческий участок и написать очерк о молодом чабане. Тот начал отнекиваться, сослался на недомогание, на что-то еще. Тут я и подвернулся:

— Пошлите меня… Заодно и по своему отделу кое-что привезу.

Когда с этим предложением мы пришли к редактору, он задумался на миг, окинул меня с ног до головы оценивающим взглядом и согласился.

— Только смотрите, — предупредил редактор. — Я не собираюсь вас отговаривать. И все же должен предупредить, что командировка не из легких. Там трудные места, да еще в такую зиму…

Итак, решено: еду в командировку…

Насчет одежды у меня не густо. Но я знаю, что у моего хозяина имеются подшитые валенки, стеганые ватные брюки и телогрейка. Он — сибиряк, добрый человек даже за квартиру берет с меня полцены. До сих пор хозяин считает меня студентом, хоть и знает, где я работаю.

Так и получилось, как я думал. Он без всяких разговоров дал мне теплую одежду. Поверх телогрейки я натянул студенческий шелестящий плащ, повесил через плечо фотоаппарат, набил карманы блокнотами и записными книжками. Сам не знаю, на кого я стал похож, впрочем, на самого себя — молодого корреспондента, отправляющегося в первую командировку.