Девушка в зеркале - [17]

– Ты расстроена, – говорит Саммер, – но разве ты не понимаешь, насколько это круче? В смысле, вы же с Адамом едва знаете друг друга. Да ты под конец этих недель просто волком взвыла бы!

Адам не появится. Упавшее сердце подсказывает мне, что это он заманил меня сюда. Две или три недели наедине с Адамом – вдыхать его запах, смотреть в его непостижимые глаза, чувствовать сладкую дрожь при звуке его голоса…

И все же это была бы мука. Братские шуточки-прибауточки, неуклюжая галантность, я вот-вот взорвусь запретным желанием… Непохоже, что он собирался бортануть Саммер только потому, что я лучше управляюсь с яхтой.

Сестра сказала «мы», так что, наверное, и впрямь имела в виду, что отправится в этот переход вместе со мной, но подобная перспектива ее ни в коем разе не радует. Саммер привыкла во всем полагаться на Адама, и это его задача – безопасно и со всеми возможными удобствами доставить ее из одной точки в другую. Плавание на парусной яхте – это тяжелый физический труд, а Саммер, при всей ее природной грации, яхтсмен никакой, тормоз и неумеха.

Постепенно просекаю, чего они от меня хотят. Делаю пустое выражение лица и поворачиваюсь обратно к Саммер. Продолжаю окунать весла в шелковистую воду.

– Ты хочешь, чтобы я пошла на «Вирсавии» в одиночку? – спрашиваю я.

– Ты же всегда говорила, что тебе этого хотелось, – отвечает Саммер.

Да, что правда, то правда. Я вечно хвасталась своим умением управлять яхтой, а с «Вирсавией» вполне можно справиться и одному. Но одиночное плавание – это необходимость нести вахту круглые сутки, а спать урывками, вполглаза. Это долгие недели полнейшего одиночества, полнейшей изоляции…

Может, как раз это мне сейчас и нужно? Оставить мою сестру и ее идеальную жизнь позади. Лицом к лицу встретить своих демонов там, в голубой пустоте…

А вот фигушки! Я уже сожалею о своей достойной подростка браваде. Если Саммер думает, что я просто-таки мечтаю об одиночном плавании, то ща я опущу ее с небес на землю! Оставшись там совсем одна, я уже через полдня просто сойду с ума.

– Да шучу я! – радостно кричит Саммер. – Ты и вправду думаешь, что я позволила бы тебе пересекать океан в одиночку, когда тебе и так уже пришлось несладко? А потом, я люблю тебя, Айрис! Я хочу быть с тобой! Не видишь, как это классно? Я буду полностью в твоем распоряжении до самой Африки. Только в твоем. У-у, Няшка! После того как мы так долго жили по отдельности, представляешь, как это нас опять сблизит? Я впервые от чего-то в таком восторге!

Она забывает, где находится, и кидается обнять меня. «Соломон» опасно кренится. Кидаюсь всем телом на правый борт и посильней налегаю на весла, чтобы этот праздник воссоединения не знаменовался незапланированным купанием в морской воде.

Глава 4 Нежданчик

Просыпаюсь в кокпите «Вирсавии», лежа на боку на плоской длинной подушке сиденья и уткнувшись локтями в теплые тиковые планки у себя перед носом. Мое тело покачивается в такт убаюкивающему ритму тропического моря, и легчайший береговой ветерок – отголосок ночного бриза – щекочет мои голые руки и ноги.

Одеяла нет. Спала я в нижнем белье. Сажусь и впервые после приезда смотрю на Таиланд при дневном свете. Пляж Януи на рассвете тих и неподвижен, на песке в паре сотен метров от якорной стоянки темные точки – собаки. Сразу за пляжем берег достаточно густо зарос деревьями. Трудно связать эту идиллию с непомерно раздутым, пресыщенным мегаполисом, который я мельком углядела вчера вечером. Столики с пляжа убраны, рестораны скрыты за листвой.

Другие яхты, стоящие на якорях по соседству, – сплошь океанского класса. У каждой на корме лениво колышется флаг – со своего места замечаю звездно-полосатый американский и британский «Юнион Джек». На одной из яхт австралийский флаг, как на «Вирсавии». Экипажи этих лодок наверняка еще спят внутри. Вполне можно вообразить, что я – единственный живой человек на всем белом свете.

Саммер оставила в рубке миску с фруктами – чищу себе банан и выбираюсь на боковую палубу, чтобы выбросить кожуру за борт. В момент всплеска из-под корпуса выметаются темные силуэты. Прилипалы. Помню этих рыбок. Они постоянно сопровождали «Вирсавию» от одного залива к другому, ехали на халяву вместе с нами, прилепившись к корпусу и подкармливаясь выброшенными за борт объедками. Словно какая-то жутковатая придворная свита – куда королева со своей мантией, туда и они. Впрочем, банановая шкурка не в их вкусе – рыбки по-быстрому обнюхивают ее и уматывают туда, откуда появились.

Неотрывно гляжу вниз, вбирая в себя изумрудное тепло моря. Мы заякорены на глубокой воде, но вода такая чистая, что можно различить белеющий сквозь ее толщу песок. Я спала в лучшей в мире постели. Кокпит «Вирсавии» длиной аккурат в мой рост, и позвякивание высокой оснастки, поскрипывание деревянных частей, пошлепывание волн о корпус – все эти звуки для меня куда приятней любой колыбельной.

Саммер держит слово – обращается со мной как с главным лицом на борту, едва я поднялась на борт. Вчера вечером она торжественно вручила мне яхтсменскую фуражку Адама, на околыше которой золотыми нитками вышито «Шкипер». У них их тут целый набор. На ее фуражке – которая ей явно велика и сидит у нее на голове как дурацкий колпак, налезая на глаза и на уши, – написано «Матрос», а на крошечной детской фуражечке Тарквина красуется надпись «Юнга». Мою сумку Саммер отнесла в главную носовую каюту «Вирсавии», из которой успела убрать свои и Адама вещи, сама втиснувшись в крошечную кормовую каютку, которую мы с ней делили на двоих в детстве. Койка по правому борту здесь превращена в уютную колыбельку для Тарквина – или, наверное, лучше сказать, что колыбельку здесь просто восстановили, поскольку именно тут спал Бен, когда был настолько мал, что ему требовалась предохранительная решетка, как в детском манежике.