Девушка в поезде - [6]

— Рейчел?

В первые пять лет нашего знакомства он никогда не называл меня Рейчел, только Рейч. Иногда Шелли, потому что знал, что я этого терпеть не могу. Его забавляло наблюдать, как я сначала раздражалась, а потом тоже невольно начинала хихикать, не в силах удержаться при звуках его заразительного смеха.

— Рейчел, это я. — Его голос звучит глухо, и чувствуется, что он сам на взводе. — Послушай, ты должна положить этому конец.

Я молчу. Электричка замедляет ход, мы почти напротив дома, моего старого дома. Я хочу сказать ему, чтобы он вышел во двор и встал на лужайке. Мне хочется его увидеть.

— Пожалуйста, Рейчел, ты не можешь вот так мне постоянно звонить! Ты должна взять себя в руки.

У меня в горле стоит комок, гладкий и твердый, как галька. Я не могу глотать. Не могу говорить.

— Рейчел? Ты меня слышишь? Я знаю, что у тебя не все в порядке, и мне тебя жаль, действительно жаль, но… Я ничем не могу тебе помочь, а эти постоянные звонки очень расстраивают Анну. Понимаешь? Я не могу тебе больше помочь. Походи на собрания анонимных алкоголиков или еще что. Пожалуйста, Рейчел. Сходи туда прямо сегодня после работы.

Я стягиваю грязный пластырь с кончика пальца и смотрю на бледную сморщенную плоть с засохшей кровью у края ногтя. Я надавливаю на порез большим пальцем правой руки и чувствую, как рана открывается вновь, отдаваясь острой и горячей болью. У меня перехватывает дыхание. Из раны начинает сочиться кровь. Девушки, сидящие напротив, смотрят на меня с ужасом.

Меган

За год до этого

Среда, 16 мая 2012 года

Утро

Я слышу приближающийся поезд, я знаю ритм его движения наизусть. Он набирает скорость после станции Норткоут, а затем, погрохотав на изгибе, начинает замедлять ход, грохот переходит в урчание, а иногда и раздается визг тормозов, если он останавливается на семафоре в паре сотен ярдов от дома. На столе стоит остывший кофе, но мне слишком уютно и лениво, чтобы вставать и делать себе другую чашку.

Иногда я даже не провожаю поезд взглядом, а просто слушаю. Сидя здесь утром с закрытыми глазами и чувствуя, как горячий апельсин солнца греет веки, я могу представить себя где угодно. На пляже на юге Испании, в Чинке-Терре в Италии с живописными разноцветными домами и поездами, развозящими туристов. Или вообразить, что я вновь в Холкхэме, где в ушах постоянно стоит крик чаек, на языке ощущается привкус соли, а в полумиле по ржавым рельсам проходит невидимый поезд.

Сегодня поезд не останавливается, а медленно катит мимо. Я слышу, как стучат колеса, и почти чувствую, как раскачиваются вагоны. Я не могу видеть лиц пассажиров и знаю, что они просто пассажиры, которые едут в Юстон, чтобы занять свои места в офисах, но могу мечтать и представляю экзотические путешествия, с приключениями в конце поездки и после нее. Я мысленно совершаю путешествие обратно в Холкхэм; странно, что я до сих пор вспоминаю его с такой любовью и тоской, тем более в это чудесное утро, но что есть, то есть. Ветер, шуршащий в траве, огромное сланцевое небо над дюнами, старый дом, кишащий мышами и наполненный свечами, пылью и музыкой. Для меня сейчас это все как сон.

Я чувствую, как сильно забилось сердце.

Слышу его шаги на лестнице, он зовет меня по имени.

— Хочешь еще кофе, Меган?

Чары развеиваются — я снова в настоящем.

Вечер

От бриза мне зябко, а от водки с мартини тепло. Я сижу на террасе и жду, когда Скотт вернется домой. Я собираюсь уговорить его угостить меня ужином в итальянском ресторане на Кингли-роуд. Мы никуда не выходили уже бог весть сколько.

Сегодня я мало что сделала. Собиралась оформить заявку на курс по тканям в Колледже искусств и дизайна Сент-Мартинс, даже занялась этим и была на кухне внизу, когда вдруг услышала пронзительный женский крик — будто кого-то убивают. Я выскочила в сад, но ничего не увидела.

Этот крик до сих пор стоит у меня в ушах: он был такой жуткий, полный отчаяния, что от него кровь стыла в жилах.

— Что ты делаешь? Что ты с ней делаешь? Отдай ее! Отдай немедленно!

Казалось, этому не будет конца, хотя, наверное, все длилось не больше нескольких секунд.

Я бросилась в дом, взлетела на второй этаж и очутилась на террасе. Отсюда мне было видно двух женщин у забора через несколько домов от нашего. Одна из них плакала — а может, и обе, — и еще там надрывался младенец.

Я хотела позвонить в полицию, но вскоре все успокоилось. Женщина, которая кричала, убежала в дом, прижимая к себе ребенка. Вторая осталась на месте, потом тоже побежала, но споткнулась и упала, после чего поднялась и начала описывать круги вокруг сада. Странное зрелище. Одному богу известно, что там случилось. Но за долгие недели ничего более волнующего в моей жизни не происходило.

Мои дни наполнены пустотой, теперь у меня нет галереи, в которой я раньше проводила столько времени. Мне очень ее не хватает. Мне очень не хватает общения с художниками. Я даже скучаю по пустоголовым молодым мамочкам, которые нередко заглядывали в галерею, чтобы поглазеть на картины со стаканчиком кофе в руках, а потом рассказать друзьям, что их маленький Джесси в детском саду рисовал лучше.

Иногда мне хочется попробовать разыскать кого-то из той прежней жизни, но меня останавливает мысль, что говорить с ними будет не о чем. Никто даже не узнает меня в той Меган, что живет сейчас в счастливом браке в хорошем районе. В любом случае я не могу рисковать, оглядываясь на прошлое, ничего хорошего из этого не выйдет. Я дождусь конца лета, а потом займусь поисками работы. Я обязательно что-то найду — здесь или в другом месте, но найду обязательно.