Девушка с тату пониже спины - [32]

Для нового магазина меня не просили стать фотомоделью, меня попросили (вернее, велели) проводить выходные в Центре Джейвитц, огромном конференц-центре, где по выходным устраивали ярмарки. Родители выставляли товар, используя Ким и меня как витрины. Мы носили майки «Никаких мальчиков!» с замком и ключом. К майке прилагался ключ, который можно было носить на шее. Оглядываясь назад, я понимаю, что это было как-то стремно. Видимо, мама думала, что будет очень мило, если мы станем изображать чопорных мелких сучек, которые «запирались» от мальчиков и размахивали у них перед носом ключами. Был во всем этом какой-то ненамеренный протест против сексуального насилия. Я к тому, что в некоторых странах маленьких девочек продают в сексуальное рабство, их девственность покупают, и вот я в одиннадцать, за ручку с семилетней сестренкой, в буквальном смысле ношу на шее ключ и как бы говорю: «ТЕБЕ НЕЛЬЗЯ». Мы с Ким часами торчали в палатке — и я уверена, что с нашей помощью родители не продали ни одной футболки. Не помню, сколько мне платили, но мне нравилось, что я модель.

Превращение меня в цирковую лошадку вышло маме боком: едва став подростком, я начала требовать, чтобы мне каждую неделю укладывали и выпрямляли мои пушистые кудрявые волосы. Большинству двенадцатилетних девочек регулярные укладки и не снились, но в моем городе ненавидели евреев, и я хотела скрыть кудри — мне в голову пришло, что я могу после школы подметать волосы в салоне, а они за это будут меня раз в неделю укладывать. Не помню, сколько продержалось это соглашение, но в то время казалось, что оно того стоит. Надо думать, салон, совсем как мои родители, не особенно парился по поводу закона о детском труде. Работа мне тоже нравилась. Я была частью команды, я чувствовала себя полезной, но клиентов было немного. Я сидела в нетерпении, глядя, как стилисты срезают волосы, дожидалась, пока хоть что-то упадет на пол. Когда это происходило, я бросалась к волосам, как надоедливый ледовый комбайн или игрок олимпийской сборной по керлингу. Я слишком усердствовала, люди стали жаловаться, и со мной расстались.

То было первое из длинной цепи совершенно оправданных увольнений, которые мне предстояло пережить. Я так хотела работать, что «притворялась, пока не добьюсь», даже если совершенно не годилась для какой-то работы. А заканчивалось все увольнением, когда выяснялось, что у меня нет опыта. Во второй раз меня уволили, когда я соврала на собеседовании в другом салоне и получила место девушки, моющей клиентам голову. Мне казалось, я вполне справляюсь, пока я не облажалась с первым лысым клиентом. Волосы у него росли только кустиком надо лбом и тонкой полоской сзади, как у клоуна. Не в обиду всем с этим рисунком мужского облысения будет сказано, но самое точное, что можно было сказать про того чувака — это что у него волосы классического клоуна Бозо. Я начала мыть ему волосы — только волосы, а не обширный лысый череп. Он заорал на меня, пришепетывая: «Позалуйста, помойте мне голову селиком!» Я сказала: «Нет! Когда я мою там, где нет волос, вода отлетает и брызжет мне в лицо!» Он пошел прямо к хозяину, и через минуту я уже была без работы.

Я очень ценила начальников, которые намеренно смотрели сквозь пальцы на недостаток у меня навыков и брали на работу лишь на основании моей уверенности в себе и напускной лихости. Я работала в известном стейк-хаусе на станции Гранд-Сентрал — по-настоящему дорогое место с белыми скатертями, куда ходили быстро говорившие бизнесмены, пассажиры пригородных поездов и туристы. Для работы я совершенно не годилась, у меня не было опыта с изысканной сервировкой, но я соврала и сказала, что опыт есть. Первое собеседование я не прошла, но когда уходила, подслушала того, кто пришел на второе, — и решила просто прийти на следующий день и повторить, что слышала. «Притворяйся, пока не добьешься!» — подумала я. На следующий день я явилась туда и с уверенностью сказала: «Привет, я на второе собеседование к Фрэнку».

Меня озадаченно осмотрели с головы до ног, но я села и стала ждать этого Фрэнка, кем бы он ни был. Вышел старший менеджер, задал мне несколько вопросов. Один я помню: какой главный ингредиент в текиле? Я ответила: трипл-сек? Он сказал, что я совершенно не права, это агава, но все равно взял меня на работу. Я до сих пор не знаю почему. Может быть, моя безосновательная уверенность его заворожила.

Почти все девять месяцев, что я там проработала, я была единственной женщиной. Полностью мужской персонал, полно профессиональных официантов стейк-хауса. Мне нужно было ходить в пиджаке и галстуке. Пиджак был белый, на меня садилась пыль Гранд-Сентрала, и к концу смены пиджак серел, а я чесала лицо, пока не начинало казаться, что у меня проказа. Я была слишком молода и прыщава, чтобы там работать, но я притворялась, пока не добилась, и в итоге у меня начало неплохо получаться. Выручки я делала едва ли не больше всех. Предлагала то, чего не было в меню, типа серф-энд-терф — в итоге выставляя клиенту омара и филе. Хулиганка я была.

Я еще не раз приходила устраиваться куда-то без навыков и в результате отхватывала отличную работу. Как тогда в колледже, когда я вела аэробику — или, как это там называлось, «групповые упражнения» — девчонкам вроде меня, которые разожрались вдвое на первом курсе. У меня на самом деле был диплом, позволявший преподавать кикбоксинг, и я сумела проскочить с ним на работу, где мне пришлось вести то, чем я раньше даже не занималась, — групповое вроде йоги, пилатеса, степа и танцев. Прежде чем вы начнете размышлять о том, что по мне так сразу не скажешь, что я тренер по фитнесу, давайте я вам скажу, что занятия мои посещали очень активно, и у меня было весело. Я велела девчонкам выкрикивать имена своих бывших или тех, на кого они злились, когда делали выпады. У меня появились поклонники, которые переходили за мной из группы в группу. Если мне чего и не хватало в смысле формы и опыта, я легко восполняла все это обаянием и мотивирующим ором.