Девушка с серебряной кровью - [29]

Именно эта накапливающаяся изо дня в день неудовлетворенность и толкнула его однажды вечером к сколоченному из досок столу, который служил Семену рабочим местом. В отсутствие мастера подходить к столу разрешалось только избранным. Федор в число избранных не входил, но все равно решился.

Семен склонился над чертежом. Одного взгляда хватило, чтобы понять, что это чертеж того самого парового двигателя. Мастер водил пальцем по четким линиям и бормотал что-то себе под нос, Федору показалось, что ругательства.

– Чего уставился? – спросил Семен, не оборачиваясь. – Все уже давно по домам разбежались, а ты что?

– А мне некуда спешить. – Федор подошел поближе. – Это паровой двигатель. Тот, что стоит в углу. – Он не спрашивал, он утверждал.

И Семен обернулся, впервые со дня знакомства посмотрел с интересом.

– Не работает? – спросил Федор.

– Стоял бы он тут, если бы работал. – Семен сплюнул себе под ноги. – Евдокия говорила, ты в инженерном деле малька разбираешься.

– Немного разбираюсь.

Разбирался Федор всяко больше этого неприветливого мужика, но Евдокия велела вести себя тихо. Он старался изо всех сил, вот только получалось не слишком хорошо. Работа в ремонтной мастерской была организована из рук вон плохо. Хватило несколько дней, чтобы в этом убедиться. Работников набирали не по мастерству и умению, а по принципу «кум, брат, сват». Ну, или племянник, как в его случае.

– Ну, коли немного разбираешься, так иди сюда. Вместе будем кумекать, – сказал Семен и посторонился, давая Федору место за столом. – Савва Сидорович выписал эту монстру из Англии, сказал, что в Европах на заводах уже давно работают паровые двигатели, что мы супротив англичан – дети неразумные. – В его голосе послышалась обида и за отечественную металлургию, и за себя лично.

С Кутасовым Федор был полностью согласен. Даже беглого взгляда на завод хватало, чтобы понять – производство устарело, от прогрессивной Европы отстало на несколько десятилетий.

– А он, – Семен ткнул пальцем в чертеж, – с месяц проработал да и сдох. А ты мне говоришь – англичане!

Федор про англичан ничего не говорил, но все равно согласно кивнул.

– Не понимаю я в этом ничего! Не мое это! – Семен сжал кулаки. – А хозяин злится, говорит: «Вы, сучье племя, технику угробили дорогую! Сами угробили, сами и чините!» А кто угробил-то? Семка Еремин разве угробил?! В шахте монстру английскую уладили, а мне отвечать.

– Почему в шахте? – не понял Федор.

– Воду с ее помощью решили из шахты откачивать. Дооткачивались! – В голосе мастера было столько злости и отчаяния, что Федору даже стало его жалко. – А времени Савва Сидорович дал мне только месяц. Да хоть бы и год! Не понимаю я, как эта адская машина устроена. Хоть бей, хоть убей – не понимаю!

– А можно мне глянуть? Я видел такие двигатели раньше.

Федор и видел, и устройство изучал, но то была теория, а здесь жизнь, как она есть.

Прежде чем ответить, Семен долго разглядывал навязанного сверху ученика, словно пытался узнать о нем что-то очень важное, а потом сказал:

– Семейство твое славное. С отцом твоим мне поработать не довелось, а вот дядька, Евдокии муж, знатный был мастер, считай, единственный на весь завод самородок. Только глянет на железку какую и уже знает все про ее внутреннее устройство. Кутасов его за это очень ценил и деньжат не жалел. Когда со Степкой ихним та беда приключилась, по старой памяти Евдокии деньгами помог.

Федор чуть было не спросил, какая беда, но вовремя прикусил язык. Кому как не ему, родному племяннику, знать о всех семейных бедах.

– А я уже которую ночь без сна. Жена ругается, грозится, что на порог не пустит, думает, у меня полюбовница завелась, раз я по ночам домой не являюсь. А она вот моя полюбовница! – Семен с ненавистью посмотрел на паровой двигатель. – Так ее разэтак!

– А у меня нет жены, – усмехнулся Федор. – И тетушка вопросов не задает. Я бы остался здесь на ночь, посмотрел, что к чему.

– А ты, парень, точно понимаешь, о чем говоришь? – Семен подозрительно сощурился, но в голосе его послышалась надежда.

– Понимаю, – он кивнул. – Да ведь, Семен Устинович, хуже, чем есть, уже не станет.

– А хуже и некуда. Авторитету моему, – Семен постучал себя кулаком в грудь, – урон какой нанесен! Людишки вон уже косятся, думают, измельчал Еремин, не по зубам ему английская задачка. А самое страшное что?

– Что?

– Самое страшное, что так оно и есть. Не по зубам. Смотрю на все эти чертежи и понимаю, что ничего не понимаю… И жена грозится из дому выгнать… Сказала, если сегодня на ночь не приду, все. А когда мне со всем этим разбираться, если не ночью?

– Идите, Семен Устинович, – сказал Федор. – Нельзя из-за бездушного механизма семью рушить. А я посижу подумаю.

Еремин еще колебался, но было очевидно, что ночные бдения в мастерской надоели ему пуще неволи.

– На заре вернусь, – решился он наконец. – А ты тут смотри мне, – он погрозил пальцем. – Если сломаешь что, Кутасов с меня голову снимет, но наперед я твою сниму.

Он еще немного постоял у стола, повздыхал, погрозил пальцем и ушел, оставив Федора одного.

Ночью в мастерской было хорошо. После дневного шума и гомона тишина казалась праздником для ушей и души. Федор взял со стола керосинку, подошел к двигателю, сдернул укрывавшую его холстину. Задача перед ним стояла серьезная, а главное – интересная. Захотелось доказать самому себе, что он многое может, что еще не заржавели в его голове шестеренки. Одно плохо – мало света.