Девушка с кулоном на шее - [6]

У дверей центрального здания он притормозил. Страх сковал мышцы ног, на лбу выступила испарина, руки предательски задрожали. «Не хватало еще разнюниться, – одернул он сам себя. – Соберись, лейтенант Марченко. Возьми себя в руки и прими наказание достойно!» Вдохнув теплого июльского воздуха, он потянул на себя входную дверь и шагнул в неприветливо яркий холл.

Глава 2

– Гражданин, прекратите морочить мне голову! Здесь вам не социальная служба, чтобы душещипательные истории рассказывать. Идите проспитесь!

В комнатушке три на три метра воздух нагрелся градусов до тридцати пяти, а в стеклянной колбе, отведенной для дежурного полицейского, со всеми причитающимися рабочему месту атрибутами в виде компьютерного монитора, системного блока и пульта управления внутренней и внешней связью, ртутный столбик показывал все сорок. Миниатюрный вентилятор, кое-как пристроенный к столешнице, гоняя горячий воздух, облегчения не приносил. А тут еще обращенец бомжеватого вида с глупостями пристает. Ну, как тут не вспылить?

– Еще раз повторяю: либо вы немедленно покинете помещение отделения, либо я вызову патрульных и они засунут вас в «обезьянник». На неопределенный срок!

С бомжеватого вида мужчиной разбираться досталось капитану Забадаеву. Истории, подобные той, с которой пришел в отделение неизвестный, операми и следаками воспринимались как очередная хохма. И это было понятно. «Сказочников», от скуки таскающихся в отдел с фантастическими рассказами, в любом городе хватало, но у них, в Истре, подобные ходоки стали явлением настолько частым, что, будь в их отделе хоть один писатель, он бы наверняка озолотился за счет этих историй.

И почему-то так выходило, что большая часть рассказчиков появлялась в дежурке именно в дежурство Забадаева. Шутка-каламбур вроде «Забадаев, забодали сказочники, а?» давно бы должна была приесться, но почему-то не приедалась. Забадаев был уверен: стоит ему пойти с историей незнакомца к дежурному следователю, и тот непременно выдаст коронную фразу, после чего весь отдел будет ржать и подкалывать капитана не меньше недели. Это была одна из причин, почему он так энергично выпроваживал очередного «сказочника» из дежурки и почему так злился, что тот не желал уходить.

– Идите, гражданин, – в очередной раз повторил Забадаев. – Идите подобру-поздорову. Не мешайте людям работать.

– Не могу я уйти! – с отчаянием в голосе возопил мужчина. – И не только потому, что пригнал к вам во двор автомобиль, полный трупов. Трупы – это в вашей юрисдикции. Вы же полиция, в конце концов, а не я. Уйти я не могу, потому что идти мне, по факту, некуда. Я не знаю, кто я, как меня зовут, где я живу и что из себя представляю. Я абсолютно дезориентирован, десоциализирован и эмоционально раздавлен. Помимо этого, я нуждаюсь в профессиональной медицинской помощи, на оказание которой, по законам Российской Федерации, имею полное право. Поймите, наконец, вам от меня не избавиться. Какие бы комплексы вас ни донимали, вам придется мне поверить и препроводить к компетентному сотруднику. Вы обязаны мне помочь, и точка!

Мужчина произнес речь на одном дыхании, ни разу не сбившись, не заикнувшись и не тратя время на подбор слов. Так, будто произносить речи для него дело привычное. Забадаев не привык, чтобы бомжи и деградировавшие личности вставляли словечки типа «десоциализация» и «юрисдикция». К тому же меткое замечание о комплексах капитана наводило на мысль, что человек этот основательно изучал психологию личности или что-то подобное. Ведь, по большому счету, докладывать о приходе нового обращенца, как в шутку называли в отделе заявителей, он не желал только потому, что не хотел выслушивать подтрунивания коллег.

Признавать правду Забадаев умел. Взвесив все «за» и «против», он пришел к выводу, что на этот раз в дежурку пришел человек, действительно нуждающийся в помощи, однако спешить с докладом все равно не стал. Положил руку на аппарат внутренней связи, погладил кнопку вызова дежурного следователя и снова убрал.

– Ладно, поступим следующим образом, – обратился он к мужчине. – Сейчас мы выйдем во двор, вы покажете мне свою машину, и, если ваши слова подтвердятся, я отведу вас к следователю.

– Отлично! Не об этом ли я твержу битых полчаса? Пойдемте, вы все увидите своими глазами. Уверен, даже ваш пресытившийся кровавыми картинами мозг не в состоянии представить себе то, что ему предстоит увидеть.

– Ладно, ладно, не важничайте, – пробурчал Забадаев, выходя из стеклянной колбы. – Подумаешь, труп. Это ж не картина маслом.

– Да уж, не картина, – согласился мужчина. – Эстетически – так уж точно.

Во двор он вышел первым, но к машине идти отказался, сославшись на «тонко организованную нервную систему», которой не под силу вынести подобное зрелище повторно. Забадаев подошел к вишневой «девяносто девятой», дернул водительскую дверь. Та оказалась не заперта.

– То, что вы ищете, у заднего сиденья, – подсказал мужчина. – И настоятельно рекомендую чем-то прикрыть дыхательные пути. Запах там не самый благоприятный для вдыхания.

– Иди ты! – отмахнул Забадаев. – Запах ему неблагоприятный, умник хренов.