Девушка с делийской окраины - [53]

Она быстро выскочила из дому, на ходу ловко заткнув конец сари за пояс. Не сбавляя шагу, она чиркнула спичкой и с наслаждением затянулась бири.

Басанти, которая еще вчера по каждому пустяку обращалась к Дину, сегодня стала вести себя как полновластная хозяйка. Она словно заново узнавала себя, поняв наконец, что надо проявить незаурядное искусство и твердость, чтобы сохранить семью, не дать ей окончательно развалиться. «Дину очень привязан к Паппу, зачем же мне разлучать их? — думала она. — Рукмини он тоже не бросит. Не для того он привез ее сюда». Рукмини она воспринимала не как соперницу, но лишь как нахлебницу, которая целиком зависит от нее. Теперь, когда, по мнению Басанти, она поставила все на свои места, ее положение в семье небывало упрочилось. В обиду она себя и раньше не давала, а теперь делала лишь то, что сама считала нужным. Однако только сейчас она поняла разницу между прежним и сегодняшним своим положением и уже не испытывала чувства беззащитности, неуверенности и страха — всего того, что так тревожило ее раньше. Все это осталось в прошлом, как опавшая поздней осенью пожухлая листва. В течение одной только ночи она словно переступила порог детства и шагнула во взрослую жизнь, где сразу же завоевала себе положение хозяйки дома.

Дни шли за днями. Басанти научилась ездить на велосипеде и теперь на работу мчалась, бойко крутя педали и попыхивая бири. На ней всегда было яркое сари, пучок волос на затылке перевязан красной лентой, конец которой развевался на ветру. Она, как и раньше, старательно выполняла порученную ей работу, а возвращаясь домой в середине дня, успевала еще навести порядок и тут, помыть и накормить Паппу, отдать необходимые указания. Закончив уборку — она уже опять обслуживала три коттеджа, — Басанти вскакивала на велосипед и мчалась домой. Едва переступив порог, она сбрасывала с головы конец сари, кормила Паппу и принималась печь лепешки.

Отношение Дину и Рукмини к ней почти не изменилось, однако помыкать ею они уже не решались. Более того, Рукмини старалась всячески угодить Басанти и мучительно завидовала ей, ничем, однако, не выдавая своих чувств. Она приехала в Дели со своим супругом, слово которого для нее всегда было законом, но здесь его авторитет очень скоро упал. И все из-за этой — втерлась в их жизнь вместе со своим ребенком и сейчас верховодит тут. Только изредка из тлевшего в душе Рукмини уголька вырывался язычок пламени, обжигая сердце. Ее беспомощность — она даже на улицу одна выходить не решалась — все больше угнетала и раздражала ее. Если б хоть ребенок… Но ребенка у нее не было, а у этой паскуды — ребенок, зачатый от Дину, и Дину души в нем не чает. По всякому пустяку ей приходилось обращаться к Басанти: не даст денег — и очаг в доме останется холодный. А ко всему прочему она зависела от Басанти в самом главном: она надеялась, что Басанти поможет ей излечиться от бесплодия. Дину по-прежнему чванился, по-прежнему покрикивал на Басанти, даже деньги у нее брал так, словно делал одолжение, однако он тоже отдавал себе отчет в том, что помыкать ею, как прежде, уже не может.

А тут еще новые неприятности. Старик портной подал в суд, и Дину два раза вызывали как ответчика. Явившись в суд, Дину под присягой дал показание, что он действительно женился на Басанти, и сделал это потому, что детей в семье у него не было, и в качестве доказательства того, что Басанти — его жена, предъявил их ребенка. Парикмахеру Чаудхри судебная волокита тоже причинила немало хлопот, и он грозился при случае оторвать головы обоим — и Басанти, и Дину. Басанти эти угрозы только развлекали, и она ежедневно с форсом проносилась мимо отца на велосипеде. У молочной лавки на обычном месте сидела мать, но, едва завидев Басанти, демонстративно отворачивалась, а та делала вид, что не замечает ее. Только однажды как-то само собою получилось, что Басанти соскочила с велосипеда и, протягивая матери сетку с бутылками, сказала:

— Я спешу. Вот деньги и бутылки. Купи молока…

Это значило, что семейные дела у Басанти стали налаживаться и появилась уверенность, что к худшему они не изменятся.

Прошло несколько месяцев, и случай снова привел ее к тете Шьяме. Конечно, она и до этого изредка наведывалась к ней, хотя видела, что глаза Шьямы уже не излучают прежней доброты.

Едва Басанти переступила сегодня порог, как Шьяма сделала кислую мину.

— Ты что же, воровством, вижу, занялась? — недовольно начала она. — Ославить меня захотела?!

— Что вы говорите, тетя? — весело рассмеялась Басанти. — Кого я обокрала?

Басанти никак не могла понять, шутит Шьяма или говорит серьезно.

В светло-желтом сари Басанти стояла перед нею с ребенком на руках. Паппу был разодет как игрушка: в розовой шапочке, в такой же распашонке, на ногах носочки и туфельки, а ресницы густо подведены сурьмой. Глядя на нее, никто бы даже подумать не мог, что она — служанка в богатых домах.

— А откуда, скажи, у тебя деньги? — подозрительно спросила Шьяма. — И сама разодета, и ребенок тоже.

Басанти звонко расхохоталась.

— Вот с этого, тетечка, и надо было начинать, — проговорила она и, не дожидаясь приглашения, уселась рядом с хозяйкой. — Это сари подарил мне муж.