Девушка пела в церковном хоре - [6]

И все вздохнули, и кто-то пошел выпить, и заговорили все одновременно и обо всем, оставив меня в покое. Раздавалось отовсюду:

– А что вы хотите – да, мы срываемся и ругаемся без толку и не разобравшись. Потому что когда лучшие люди, институтки и прочие, шлют телеграммы японскому императору с пожеланиями ему победы – воля ваша, но это уж…

– Простой вопрос: кто начал войну? Кто на кого напал? Мы, что ли, атаковали японцев? Так вот, спросите их – они не знают, кто напал, или им все равно.

– Хорошо, а вот извольте цитату: «Патриотизм есть пережиток варварского времени. Мы должны желать уменьшения нашего государства, ослабления его и всеми силами содействовать этому».

– Вот-вот…

– Автора, автора! Он кто?

– Не догадались? Лев Толстой, русский писатель. От горшка два вершка и борода до пояса.

Тут раздался всеобщий хохот. Похоже, здешние люди относились к графу Толстому примерно так же, как и я.

– Госпожа Рузская, у вас муж в Порт-Артуре. А если его поставить напротив этого писателя…

– Господа, мой муж – человек со спокойными нервами, и у него много других дел…

– …Пятнадцать узлов для «Донского» – это вы хватили. Только если рассердится. Но какая разница, если вся эскадра идет по последнему инвалиду, то есть девять узлов. А японские миноносцы, заметим, дают двадцать пять. Круги могут нарезать вокруг, как Тузик.

– А паруса вы забыли? Господин сочинитель…

А, со мной уже разговаривают – я точно победил.

– Господин сочинитель, вы на новых кораблях эскадры видели такие реи и снасти, как у «Донского»? А я скажу почему. Потому что – дословно – «для увеличения автономности» корабль хранит, изволите ли видеть, полную фрегатскую парусность, и идея была – опять цитирую – что «прибегали бы к углю лишь в случае крайней необходимости». Вы на паруснике, господин Немоляев. А лет ему уже двадцать пять. А срок его службы был – двадцать.

– Ну мы же – Брандвахта…

– Простите? – удивился я.

– Вы знаете нашего адмирала? – тихо объяснил мне подобревший Кнюпфер. – У Рожественского для каждого корабля есть кличка. «Сисой» у него – Инвалид, «Светлана» – Горничная. А мы – Брандвахта. Это то есть такой корабль, что годится только на караульную службу в гавани. И наше место в кильватере, если вы заметили – последнее.

Тут из левого угла раздалось тихое «видите ли, как…».

И все смолкли разом.

– Господин Немоляев, – продолжал звучать в этой тишине голос Лебедева, – думаю, с вами сегодня пытались поступить как-то сурово. А вы наш гость, и кто-то чуть о том не забыл. Но раз уж вы выдержали это испытание сами, мое вмешательство было не нужно. А бронированный крейсер первого ранга «Дмитрий Донской» – боевой корабль эскадры. Вот так.

Я быстро окинул взглядом все лица, ища знакомые усмешки в усах. И не обнаружил ни одной.

И подумал: кем нужно быть для того, чтобы тебя вот так слушали?

А вот теперь уже просто нужно было выпить, к примеру, водки.

– Несу, не сомневайтесь, – сказал всей компании незнакомый мне лейтенант, приближаясь к растопыренной трубе граммофона с пачкой пластинок в руке. – Свинство, мадам и господа, на «Аскольде», помнится, у нас один лейтенант был с виолончелью – вообразите. Да и сейчас на эскадре есть певцы, а адмирал на «Суворове» без духового оркестра за стол не садится…

Предупредительный кашель раздается откуда-то из командирского угла.

– А тут – некому потрогать пианино за клавиши, стоит и пропадает, только лишь граммофон.

Но недовольные смолкли, когда из медного цветка трубы – и из далеких мест и времен – донесся перелив звуков.

Рузская с любопытством склонила голову, блеснув жемчужными серьгами, потом соприкоснулась плечом с Блохиным, что-то ему рассказывая. Лебедев замер, дым его сигары шел вверх тонкой неподвижной струей. А потом вдруг все опять заговорили одновременно.

И так дальше у нас в кают-компании и повелось – в какой-то момент начиналась вот эта музыка, этот торжественный полонез, шествие, путь. И это под нее шли через тяжелые волны корабли, мигая друг другу огнями – потерявшийся где-то впереди флагман и его семья мощных броненосцев, неуклюжие транспорты, стройная красавица «Аврора», все, все – на юг, а потом на северо-восток, неся за собой громадное облако дыма.

– Веселаго, что ты нам притащил? – раздался голос.

– Новейшее, господа. Ни разу не игранное. Модный в Москве пианист, да еще и композитор, совсем юноша. Так, вот оно – С. В. Рахманинов. Исполняет, как вы понимаете, автор.

Да, уважаемый калифорниец Сергей Васильевич, вот так это было – ваша музыка для нашего путешествия.

А дальше – ночной налет, револьверные выстрелы и бестолковая суета. Если бы мне сказал кто-то, что можно напасть с каких-то смешных суденышек на бронированный корабль с его шестидюймовыми пушками, да еще среди эскадры куда более серьезных кораблей – я бы не поверил. Но нападение это оказалось до смешного простым и выполнимым.

Проститутка подзаборная и вонючий либерал

Пятьдесят тонн в час – с такой скоростью каждый корабль грузит уголь с немецких пароходов; я с некоторой тревогой узнаю, что его хватает дней, в лучшем случае, на десять пути, а дальше – высматривай в очередном порту угрюмые силуэты немецких спасителей.