Девушка напротив - [54]

Рут это не беспокоило. Так, будто Мэг теперь стала ее protégé.

— Так лучше, — сказала она. — Вот увидишь. Тебя ни один мужик не захочет. Не будет детей. Так гораздо лучше. Тебе повезло. Думаешь, хорошо быть привлекательной? Сексуальной? Вот, что я тебе скажу, Мэгги: в этом мире уродливым живется лучше.

Эдди и Уилли пришли, смеясь, с упаковкой колы и пустили ее по кругу. Я взял бутылку и сжал ее, стараясь не уронить. Легкий запах карамельной сладости вызывал тошноту. Я знал: один глоток — и меня вырвет. Я сдерживал рвоту с самого начала.

Донни не взял. Он стоял над Мэг и смотрел вниз.

— Ты права, мам, — сказал он немного погодя. — Это все меняет. Ну, то, что мы написали. Странно.

Он призадумался. После наконец разрешил загадку.

— Теперь она — ничего особенного, — сказал он.

Он был немного удивлен и даже счастлив.

Рут слабо улыбнулась.

— Я же говорила, — сказала она. — Видишь?

Эдди рассмеялся, подошел и пнул ее по ребрам. Мэг еле слышно простонала.

— Нет, ничего особенного, — сказал он.

— Она вообще ничтожество, — сказала Дениз и жадно отхлебнула из бутылки.

Эдди пнул ее снова, на этот раз сильней, в знак полного согласия со своей сестрой.

Заберите меня отсюда, подумал я.

Пожалуйста. Отпустите меня.

— Думаю, надо ее опять подвесить, — сказала Рут.

— Пусть лежит, — возразил Уилли.

— Лежать холодно. Мне здесь насморк не нужен. Поднимите ее, поглядим.

Эдди освободил ноги, Донни отвязал руки от стойки, но оставил их связанными вместе, и перебросил веревку через гвоздь на потолке.

Мэг бросила взгляд на меня. Она очень ослабла. Ни слезинки. Ни силы закричать. Только этот печальный, затравленный взгляд, говоривший: видишь, что со мной сделали?

Донни потянул веревку и поднял ее руки над головой. Привязал ее к столу, но не стал натягивать. Неожиданная для него небрежность — будто бы его теперь это не волновало. Будто она не стоила усилий.

Что-то и в самом деле изменилось.

Словно, вырезав на ней буквы, они лишили ее силы побуждать какие-либо чувства — вызывать страх, ненависть, похоть. Словно то, что осталось — всего лишь плоть. Бессильная плоть. Тело. Достойное лишь презрения.

Рут сидела, разглядывая ее, как художник разглядывает холст.

— Нужно сделать еще кое-что, — сказала она.

— Что? — спросил Донни.

Рут задумалась.

— Понимаешь, — сказала она, — мы сделали так, что теперь ее не захочет ни один мужик. Проблема в том, что она сама может его захотеть.

Она покачала головой.

— Такая жизнь — пытка.

— И?

Она размышляла. Мы не сводили с нее глаз.

— Сделай вот что, — сказала она наконец. — Иди наверх, на кухню, и принеси оттуда газет. Побольше. И положи их в раковину за нами.

— Зачем газеты? Что мы будем делать с газетами?

— Читать ей вслух, — сказала Дениз. Они рассмеялись.

— Несите газеты и все.

Донни сходил за газетами и бросил их в раковину.

Рут встала.

— Хорошо. У кого есть спички? У меня кончились.

— У меня, — сказал Эдди.

Он протянул ей коробок. Она наклонилась и подобрала монтировку, ту самую, что я дал Мэг ночью.

Я подумал: был ли у нее хотя бы шанс ею воспользоваться?

— Вот. Возьми. Идемте.

Она отдала монтировку Эдди.

Все отложили бутылки с колой и встали. Все хотели посмотреть, что у Рут в голове. Все, кроме меня со Сьюзен. Но Сьюзен все так же сидела на полу, где ей приказала оставаться Рут, и Уилли держал нож в двух футах от моей груди.

Так что я тоже встал.

— Сверните, — сказала Рут. Все уставились на нее. — Газеты сверните, да поплотней. И оставьте в раковине.

Рупор, Эдди, Дениз и Донни принялись за дело. Рут закурила. Уилли стоял за мной.

Я посмотрел на лестницу. До нее было всего несколько футов. Она манила.

Ребята скручивали газеты.

— Укладывайте их плотно, — сказала Рут.

Раковина заполнялась.

— Слушайте, вот в чем суть, — сказала Рут. — Женщина не хочет мужчину всем телом. Нет. Она хочет его в одном-единственном месте. Понимаешь, о чем я, Дениз? Нет? Нет еще? Ничего, поймешь. Женщина хочет мужчину одним местечком, которое располагается у нее между ног.

Она указала пальцем и надавила рукой на платье. Все замерли.

— Одна маленькая точка, — сказала она. Вот. Убрать эту точку, и знаете, что будет? Желание исчезнет. Правда. Навсегда. Это работает. Так много где делают, это целый обычай в некоторых местах, когда девочке исполняется сколько-то лет. Чтобы не гуляла. Где-то, ну не знаю, в Аравии, Африке или Новой Гвинее. Там это нормально. И я думаю — почему бы так не делать и у нас? Просто уберем эту маленькую точку. Сожжем ее, и все. Выжжем к чертовой матери. И тогда она станет… безупречной.

В комнате на мгновение повисла тишина. Все уставились на нее, не веря своим ушам.

А я верил.

И все, что пытался я осознать вот уже несколько дней вдруг стало предельно ясным.

Я задрожал, словно голышом стоял на жестоком декабрьском ветру. Потому что я видел, я чувствовал запах, я слышал ее крики. Я видел все, что в будущем ждало Мэг, все, что ждало меня — все последствия такого поступка.

И я понял, что в этом я одинок.

Все остальные — включая Рут, со всей ее импульсивностью, превратившей ее в тюремщицу, со всей ее изуверской изобретательностью, со всеми ее разглагольствованиями о том, что было бы, не уйди она с работы, не встреть Уилли-старшего, не выйди замуж, не нарожай детей — все остальные попросту лишены были воображения.