Девушка напротив - [51]

Я двинулся к двери убежища.

В подвале пахло сыростью, плесенью и выстиранным бельем — и еще чем-то, будто кислое молоко разлили.

Я откручивал болт так тихо и спокойно, как только мог. Раздался скрежет металла.

Открыл дверь и вошел.

Только после этого, думаю, я вспомнил, что же я тут делаю.

Мэг сидела в углу на своем воздушном матрасе, прислонившись к стене, и ждала. В тонком лучике света я видел, как она напугана. И как ужасно провела день.

На ней была только тонкая измятая рубашка. Ноги были голые.

Уилли таки отделал их ножом.

На бедрах и икрах перекрещивались множество царапин и порезов. Они доходили почти до самых лодыжек.

Рубашка тоже была в крови. В основном кровь засохла — но не везде. Местами она все еще сочилась.

Мэг встала. Пошла мне навстречу, и я заметил свежий синяк у нее на виске.

Несмотря на это, вид у нее был уверенный и решительный.

Она хотела что-то сказать, но я приложил палец к губам.

— Я оставлю болт и заднюю дверь открытыми, — прошептал я. — Они подумают, что просто забыли. Дай мне где-то полчаса. Иди по лестнице со стороны стенки и старайся не бежать. Донни быстро бегает. Поймает. Вот.

Я достал из кармана деньги и протянул ей. Она взглянула и покачала головой.

— Лучше не надо, — прошептала она. — Если что-то пойдет не так, и они найдут это у меня, то поймут, что здесь кто-то был. И больше шанса не будет. Оставь их для меня… — Она на мгновение задумалась. — Оставь на Большой Скале. Положи на них камень. Я найду, не волнуйся.

— Куда ты пойдешь? — спросил я.

— Не знаю. Пока. Наверное, опять к мистеру Дженнингсу. Далеко не пойду. Хочу быть рядом со Сьюзен. Дам тебе знать, как только смогу.

— Фонарик оставить?

Она снова покачала головой.

— Не надо. Обойдусь. Давай, иди. Уходи.

Я повернулся уходить.

— Дэвид?

Я обернулся, и вдруг она оказалась рядом и потянулась ко мне. Закрыв глаза, она поцеловала меня, и я увидел в них слезы.

Ее разбитые губы обветрились и потрескались. Они были самым нежным, самым прекрасным из всего, что когда-либо касалось меня, чего когда-либо касался я.

Я почувствовал, что и у меня побежали слезы.

— Боже! Прости, Мэг. Прости.

Я едва смог это произнести. Я мог лишь стоять, качая головой. И просить прощения.

— Дэвид, — сказала она. — Дэвид. Спасибо. В счет идет только последний поступок.

Я посмотрел на нее. Я словно бы упивался ею, каким-то образом становился ею.

Я протер глаза, протер лицо.

Кивнул и собрался уходить.

Тут мне в голову пришла одна мысль.

— Подожди, — сказал я.

Я вышел из убежища и пошарил лучом фонарика по стене. Нашел. Снял со стены монтировку и отдал ей.

— Пригодится, — сказал я.

Она кивнула.

— Удачи, Мэг, — тихо произнес я и закрыл дверь.

***

И снова я очутился в ней, в этой раздражающей тишине спящего дома, медленно поднимаясь наверх, к двери, отмеряя каждый шаг, чтобы тот не был громче скрипа кроватей и шелеста ветвей.

И вот я уже за дверью.

Я бросился к дорожке, срезал через свой двор и помчался в лес. Луна светила ярко, однако я знал дорогу и без луны. Послышалось журчание реки.

У Скалы я собрал камней и осторожно спустился с берега. Водная гладь мерцала в лунном свете, разбиваясь о камни. Я залез на Скалу, достал деньги, сложил их и накрыл маленькой аккуратной пирамидкой из камней.

На берегу я оглянулся.

Камни и деньги во тьме были напоминали языческий алтарь, подношение древним богам.

Окруженный благоуханием зеленой листвы, я побежал домой.

Глава тридцать девятая

Потом я сидел на кровати, прислушиваясь к звукам уснувшего дома. Сам я думал, что не смогу уснуть, но не учел напряжения и усталости. Вырубился я на рассвете, когда подушка уже вымокла от пота.

Спал плохо — и допоздна.

Я посмотрел на часы и задрожал — был почти обед. Я оделся и побежал вниз, быстро проглотил тарелку каши из злаковых, потому что мать без конца повторяла о том, что ожидает детей, которые спят весь день — тюрьма, безработица и все такое, — и стрелой вылетел в липкую августовскую жару.

Я ни за что не посмел бы сразу отправиться к Чандлерам. Вдруг они узнали, что это я?

Я побежал по лесу к Скале.

Маленькая пирамидка из камней и долларов оставалась на месте.

При свете дня она ничем не напоминала приношение. Она напоминала кучку собачьего дерьма на ворохе листьев. Будто насмехалась надо мной.

Понятно, что это значило. Она не выбралась.

Ее поймали.

Она оставалась в доме.

Внутри зародилось какое-то ужасное чувство, и каша едва не вылезла наружу. Я разозлился, и испугался, и попросту растерялся. Вдруг они решили, что это я выкрутил болт? Или заставили Мэг все рассказать?

Что мне теперь делать?

Бежать из города?

Можно сходить в полицию, подумал я. Встретиться с мистером Дженнингсом.

И тогда я подумал: отлично, и что ему сказать? Что Рут истязала Мэг целый месяц, и мне это известно потому, что я ей помогал?

Я видел достаточно фильмов про копов чтобы знать, что такое сообщник.

И я знал пацана — друга моего кузена из Вест-Оринджа — тот провел год в тюрьме для несовершеннолетних за то, что набрался пива и угнал машину у соседа. Он говорил, что там могут избить, накачать транквилизаторами, сунуть в смирительную рубашку — стоит только захотеть. И выпускают тебя оттуда уже готовеньким.