Девушка из тихого омута - [4]

– Прости, Лев. Так получилось. Простимся по телефону. Когда возвращаешься?

– Дней через пять, – ответил Лев. – Так что там у вас случилось?

– Сломался генератор «лихтвагена».

– Ну и что?

– Не успели снять одну сцену.

– Важную?

– Ну, если она есть в сценарии – разумеется. В ней заняты десятки статистов.

– Кто такие?

– Дружинники князя, татарские конники.

– Я понял. Та сцена в лесу?

– Да. Планировали закончить к шести вечера, но было около двенадцати дублей, и съемки затянулись до половины девятого. Потом пропал свет, и мы битый час сидели в машинах.

– Не простыла? Костюмчик у тебя еще тот.

– С этим все в порядке. Меня волнует другое.

– Что еще?

– Кажется, я не тяну роль… То есть я убеждена, что не тяну. Чего-то не хватает. Внутри меня пусто, и я бы отказалась от этой работы, если бы не…

– Если бы не что?… – сочувственно спросил Лев.

– Если бы уже не сняли полфильма. Не могу подвести Комиссарова. Он выбрал именно меня, понадеялся….

– А что говорит сам Комиссаров?

– Ничего…

– Вообще ничего?

– Ну, в общем, хвалит.

– Вот видишь!

– Хвалит, чтобы поддержать. Но я-то знаю!

– Знакомая песня…

– Что это значит? – обиженно спросила Лионелла.

– Типичное самокопание, – сказал Лев. – Муки художника.

– Ты так считаешь?

– Просто ты давно не снималась. И вдруг – главная роль в картине такого режиссера.

– Комиссаров – талант, – уныло подтвердила она. – Но я не понимаю эту женщину… Совсем не понимаю.

– О ком идет речь?

– О Варваре. О моей героине.

– А что тут понимать? Она предводитель разбойников, атаманша, русская баба.

– Но как быть с любовью? Как можно крошить людей топором и при этом быть женщиной?

– Ищешь зерно роли?

– Не зли меня, Лев!

– Все получится, верь мне.

Закончив разговор с мужем и пожелав ему счастливого пути, Лионелла вошла в дом, закрыла входную дверь и заперла ее на засов.

Когда Лионелла Баландовская засыпала в кровати, огромный диск луны смотрел на нее сквозь окно.

Глава 3. Красный сапог

Утро следующего дня выдалось ясным. Стоя на крыльце пансионатского дома, Лионелла щурилась на холодное солнце. По застывшей за ночь грязи к ней семенил Пилютик.

– Плохие новости! – с полдороги выкрикнул он. – Сегодня съемок не будет!

– Грустно, Иван Иванович, – сказала Лионелла. – Вечером я хотела уехать домой.

Пилютик развел руками:

– И что делать? Режиссер предполагает, а бог располагает.

– Где, кстати, он?

– Комиссаров? Еще вчера уехал в гости к друзьям. За ним, видите ли, прислали машину, а я здесь один разбирайся.

– У Комиссарова повсюду друзья. Даже в такой глуши.

– Вы же слышали, директриса пансионата вчера сказала: на другом берегу озера живет «король автомасел»? В его распоряжении одна треть российского рынка. Богатый человек.

– Да, я что-то такое слышала, – кивнула Лионелла. – Но, вероятно, большую часть информации она донесла до вас без меня.

Пилютик посмотрел на часы:

– Вам нужно спешить. Завтрак закончится в десять. Здесь недурственно кормят. Яйца – свежие, творог – объедение. Советую заправить сметанкой и сверху – сахарку. Попробуйте, скажете спасибо…

– А где здесь столовая? – поинтересовалась Лионелла.

Пилютик показал:

– Видите дом, возле которого курят статисты? За домом стоит другой: крашеный, чистенький. Это и есть столовая. – Он снова взглянул на часы. – Поторопитесь, иначе останетесь голодной. А где Надежда Ефимовна?

– Я стучалась к ней минут десять назад, но мне никто не открыл. Вероятно, она ушла завтракать.

– В столовой я ее не видел.

– Значит, еще спит.

– Не будем ее будить, – благоразумно отступился Пилютик. – Сами знаете, чем это может закончиться.

Дурной характер Бирюковой был широко известен. Помимо вздорности и высокомерия, народная артистка имела острый язык, который не щадил ни своих, ни чужих. Коллеги сторонились Бирюковой, и поводов для нападений было немного. Это позволяло сохранять на съемочной площадке относительный мир.

Впрочем, неуживчивым характером отличалась не только Бирюкова. Вторым по «буйности» на площадке был партнер Лионеллы Максим Стрешнев. Имея внешность былинного богатыря, он много снимался, но озвучивали его, как правило, другие актеры. У самого Стрешнева для этого не хватало актерского мастерства, органики, а может быть, и таланта.

Днем раньше он и Лионелла поссорились, поскольку оба были вымотаны затянувшейся съемкой, холодом и невозможностью вернуться в Москву. Теперь единственным желанием Лионеллы было не встретить Максима в столовой. Но, как назло, все вышло наоборот: свободное место было только одно – за столом, где завтракал Стрешнев.

– Доброе утро. – Лионелла села и, не глядя на Максима, обратилась к его соседу Никанину, консультанту по воинским традициям и боевым искусствам славян: – Охота же вам, Юрий Платонович, убивать свое время здесь? Ехали бы в Москву.

– Это моя работа, – ответил Никанин. – Вы же не уехали? Отчего мне уезжать?

– Последняя сцена в экспедиции. Ваши консультации вряд ли потребуются.

– Не мне решать. По крайней мере, Комиссаров ничего не сказал. И, кстати, – он огляделся, – где же наш режиссер?

– Говорят, уехал к друзьям, которые живут где-то поблизости, – вступил в разговор Максим. Он взял Лионеллу за руку и проникновенно продолжил: – Прости меня, дорогая.