Девушка из нежной стали - [3]

«С чего к нам столько внимания? Почему нельзя и вещи-то собрать? Даже если у Степана очень серьезное заболевание, кому сейчас в обычной государственной поликлинике до этого дело? Он же не сын президента или депутата какого! Я понимаю, если бы инфекционное что-то, а не почки! Что вообще происходит или они тут очень заботливые?»

– Витуся! – говорила ей мама. – У тебя мозги работают как у профессионального следователя. Почему ты не пошла в юридический?

– Ну да, чтобы стать опером с Петровки! Очень романтично! – смеялась в ответ Вика.

– Да с тобой ни один детектив смотреть невозможно, ты уже вначале знаешь, кто злодей и в чем интрига!

– Нет, спасибо, я вполне хорошо чувствую себя бухгалтером! Кстати, в бухгалтерии логики требуется больше, чем в любом детективе, – пока сведешь все цифры, помня про каждую запятую, каждую бумажку и копейку, таким следователем станешь!

Понять, что ее тревожит в откровенно странном поведении медперсонала, Вика не успела. Через час в кабинет стремительно влетел невысокий, пухленький мужчина лет тридцати.

– Ну, где у нас тут мальчик? – жизнерадостно спросил он.

– Мальчик, это я! – ответил Степан.

– Прекрасно, прекрасно! – чему-то радовался доктор.

Он сел на стул и притянул к себе за руку Степана.

– Что болит? – спросил он.

– Ничего! – бодро, в тон доктору, ответил мальчик.

– Вот и хорошо!

Он погладил Степку по голове и посмотрел на Вику:

– Для трех лет ваш сын очень крупный мальчик.

– Через неделю ему будет четыре, – ответила Вика.

– Ну, что ж, идемте! Машина ждет, – хлопнув себя ладонями по пухлым ляжкам, воскликнул врач.

Вика не спорила.

Ей казалось, что какой-то неведомый режиссер закручивает и закручивает вокруг них непонятный сюжет, и она, находясь внутри фильма, даже не подозревает, по каким правилам развивается сценарий.

Все происходило очень быстро. Степана положили в отдельную палату, а Вику привели в ординаторскую, и Вениамин Андреевич задавал ей массу вопросов, озадачивших ее еще больше все той же нелогичностью.

Почему-то он спрашивал: кем и где она работает, кто ее родители, есть ли наследственные болезни, какие наследственные болезни были у Степкиного отца и так далее. Нет, он, конечно, объяснял, почему спрашивает, мол, необходимо выяснить, не наследственное ли это. Ну, ладно, это понятно, но какое отношение к Степкиной болезни имеют места работы ее и ее родителей и замужем ли она? Выйдя из ординаторской, Вика так и не смогла отделаться от устойчивого чувства тревоги.

Она укладывала Степку спать, когда в палату зашла санитарка, пожилая, обрюзгшая женщина, на лице которой отпечаталась бесконечная усталость.

– Ты в палате сама убирай, у меня на вас всех сил нету! – воинственно, хронически раздраженным тоном заявила она.

– Конечно, уберу, вы только скажите, где взять инвентарь, – согласилась Вика.

– В туалете, в последней кабинке кладовка, там унитаз не работает. Когда приберешься, все на место вернешь и на замок закроешь!

– А ключ? – спросила Вика.

– Да какой ключ! – махнула возмущенно рукой санитарка. – Его отродясь не было! Открывается чем ни попадя, хоть чайной ложкой!

Степка дремал, и Вика, взяв под локоток воинственную даму, аккуратно, стараясь придать жесту уважение, вывела ее в коридор.

– Вы не беспокойтесь, пока мы здесь, я буду сама убирать.

– Хорошо! – ослабив напор, успокоилась женщина. – Я в нескольких отделениях работаю, санитарок в больнице почти нет, копейки платят, медсестрички, а то и сами врачи подрабатывают за санитарок! А куда деваться! Ладно, не забудь каморку запереть!

Пришла мама, принесла их со Степкой вещи, сложенные в Викин стильный кожаный рюкзачок. Вдвоем они все вымыли и навели в палате порядок.

«Любопытно, – думала Вика, возвращая на место орудия санитарного производства, – унитазы крайних кабинок в общественных туалетах так специально делали, чтобы они обязательно ломались и эти кабинки превращались в кладовки для швабр и ведер?»

В туалетной комнате было два окна: одно в этой самой кладовке, второе возле умывальника, оба унылые, с закрашенными облупленной, тоскливо-серой краской. Вика попробовала открыть створку окна в кладовке, это получилось на удивление легко. Взору предстала ржавая решетка и печальный ноябрьский пейзаж за окном. Молодая женщина достала пачку сигарет и закрыла замок на двери, невесело усмехнувшись про себя.

Мамин будущий муж и ее соответственно отчим, Олег Николаевич, говорил:

– Наша российская действительность определяется не бытием, а лениво-изобретательным сознанием, свойственным только нам. Ведь даже воруют изобретательно и от лени. Вот я сейчас Салтыкова-Щедрина перечитываю – двести лет почти прошло, а ничего не изменилось: все те же дураки, дороги, вороватые начальники и чиновники и те же проблемы!

Да уж, понять, зачем нужен замок, который можно открыть даже ногтем, ключ от которого потерян при царе Горохе, и что вообще охраняет этот замок, может только человек, родившийся и выросший в данном бытии.

Следующие два дня стали для Вики каким-то липким, затягивающим кошмаром. В голове крутились вопросы, на которые она не находила ответов, Вика опасалась самого худшего, думая об операции сына, и бесконечно, изматывающе обвиняла себя. Как она могла проглядеть болезнь, ну как?!