Девушка из лаборатории - [42]

— Чем могу помочь, офицер?

Патрульный явно ожидал увидеть перед собой немытого пьяного мужчину, а потому появление опрятной и адекватной женщины его немало удивило. Он поинтересовался, что мы тут делаем; я в ответ в подробностях рассказала все о нашей полевой экспедиции, особенно подчеркнув, что как педагог обязана была исполнить желание одного из наших талантливых студентов, предложившего посетить прославленные «Обезьяньи джунгли» до того, как его краткая юность минет безвозвратно.

Как это часто бывает в подобных ситуациях, пока я соловьем разливалась о прекрасных и не имеющих себе равных почвах Флориды, скептицизм представителя власти сменился радушием. Через пару минут он уже готов был и постоять на страже, пока мы спим, и сопроводить нас в обратный путь, когда мы отправимся в Атланту. Я с благодарностью отклонила его предложения, заверив, что непременно наберу из таксофона 911, если нам что-то понадобится в дороге. На том мы и распрощались.

Когда он уехал, из своей палатки выглянул Билл:

— Отличная работа. Это было впечатляюще.

Я посмотрела на звезды и глубоко вдохнула влажный воздух.

— Черт. Обожаю Юг.

Удивительное гостеприимство южных штатов проявило себя и на следующее утро, когда на кассе «Джунглей» всю нашу группу пропустили внутрь за $57 — ровно столько наличности мы с Биллом смогли наскрести по карманам. Едва мы миновали фойе и заглянули в двери, ведущие к «Джунглям», как нас оглушили страшные вопли. Их источником оказалась разношерстная ватага обезьян, бóльшая часть которой решила поприветствовать нас лично.

— Господь милосердный, я как будто в лабораторию вернулся, — сказал Билл, морщась. Я знала эту гримасу: она означала приближение мигрени.

Мы оказались в огромном дворе комплекса зданий, напоминающих ближайшую к вам автоинспекцию и по архитектуре столь же изысканных. Над нами был раскинут купол из мелкоячеистой проволочной сетки — в некоторых местах явно не раз порванный и залатанный снова. Как и обещала реклама на щите, посетители вида Homo sapiens должны были передвигаться по коридору, ограниченному стальными прутьями.

«Обезьяньи джунгли» и правда оказались копией моей лаборатории. Чем больше я об этом думала, тем очевиднее становилось сходство. Да, возможно, здесь градус безумия был чуточку выше — но в остальном происходящее в вольере мало отличалось от того, что творилось в процессе исследовательской работы. Три яванские макаки, ломавшие голову над какой-то проблемой, которую не могли ни решить, ни забыть, бросились к нам в надежде, что мы знаем ответ. Белорукий гиббон безжизненно висел на сетке над нашими головами; пребывал он в объятиях сна, смерти или где-то между этими состояниями, сказать было невозможно. Две маленькие беличьи обезьянки, похоже, оказались в специально для них написанной пьесе Сэмюеля Беккета и теперь страдали наполовину от созависимости, наполовину от отвращения. Иронично, что две другие беличьи обезьянки, судя по всему, ладили очень хорошо.

Позади них высоко на ветке сидел одинокий ревун, который оглашал окрестности собственным переложением Книги Иова на обезьяний язык. Периодически он вскидывал руки к небу, как бы требуя у него объяснения, почему праведники должны страдать. Краснорукий тамарин скрючился и потирал ладони, явно замышляя недоброе. Две очаровательные мартышки дианы, отрешившись от этого царства скуки, тщательно чистили друг другу шерстку. Несколько утомленных капуцинов прочесывали периметр, раз за разом маниакально проверяя пустые кормушки в поисках изюма, который совершенно точно был там еще минуту назад.

— Человек человеку волк, а мартышка мартышке мартышка, — изрекла я.

Тут мне на глаза попался Билл. Он стоял в дальнем конце двора нос к носу с паукообразной обезьяной: их разделяла только потрепанная сетка. У обоих была одинаковая прическа — взлохмаченная темно-каштановая пакля, отдельные пряди которой торчали в разные стороны, поскольку уже пару недель удостаивались максимум пары движений расческой. Лица их покрывала идентичная щетина, спины были мягко сгорблены, а полурасслабленные руки — готовы в любой момент прийти в движение. Ясные блестящие глаза обезьяны были широко распахнуты; судя по выражению мордочки, этот обитатель вольера пребывал в постоянном шоке от происходящего.

И Билл, и обезьянка были очарованы друг другом: остальной мир, казалось, перестал для них существовать. Наблюдая за ними, я почувствовала в животе специфическую щекотку — верный признак близящегося приступа смеха, который не остановить и после того, когда он уже перестанет радовать.

— Я будто в чертово зеркало смотрюсь! — наконец провозгласил Билл, не отводя взгляда от своего визави, и я все-таки сложилась пополам, задыхаясь от хохота.

Когда Билл с обезьянкой нагляделись, мы двинулись в последнюю комнату зверинца, где в цементной норе, так похожей на камеры заключенных, прозябала огромная горилла по имени Кинг. Вся его многокилограммовая туша то и дело растекалась по кафелю, когда Кинг начинал равнодушно возить по лежащему перед ним листу бумаги цветным мелком. Стены комнаты были украшены законченными «картинами», каждая из которых явно была создана тем же способом; вместе они демонстрировали на удивление последовательный художественный подход.