Девушка из лаборатории - [44]

* * *

Жизнь любого университетского профессора, занимающегося наукой, подчинена планированию бюджета на три года. Каждые три года ему — то есть мне — приходится выпрашивать у государства новый контракт. Деньги, которые перечисляются в рамках этого гранта, обеспечивают зарплату сотрудников, на них покупаются материалы и оборудование для экспериментов и из них же оплачиваются все поездки, если таковые необходимы для исследования. Обычно университеты помогают новым преподавателям «стартовать» с определенной (весьма ограниченной) суммой, выделенной из дискреционного фонда (научный эквивалент слову «приданое»), чтобы поддержать их до заключения первого самостоятельного контракта. Если новичку не удается найти финансирование в первые два-три года, он — то есть я — не сможет продолжать делать то, чему учился, а следовательно, и выиграть стипендию, необходимую, чтобы сохранить место. Если хочешь и через десять лет иметь работу — добейся успеха сейчас, выбора нет. Ситуацию осложняет то, что в природе попросту не существует достаточного количества государственных контрактов на исследования.

Я занимаюсь тем, что иногда называется «исследования из любопытства». Это значит, что в результате моей работы нельзя получить рыночный продукт, полезное изобретение, необходимое лекарство, разрушительное оружие или хотя бы какую-то материальную выгоду. Если это и произойдет, то лишь в очень отдаленном будущем, и применить полученные данные по назначению доведется уже не мне. Естественно, что по сравнению с другими проектами приоритет моих исследований достаточно низок. Для таких, как я, есть только один значительный источник финансовой поддержки — Национальный научный фонд (ННФ).

Национальный научный фонд — государственная организация Соединенных Штатов; предоставляемое ею финансирование — это деньги налогоплательщиков. В 2013-м его бюджет составил $7,3 миллиарда. Для сравнения: федеральный бюджет, выделенный министерству сельского хозяйства (людям, ответственным за контроль над импортом и экспортом продуктов), превосходил его в три раза. При этом правительство каждый год тратит на космическую программу вдвое больше, чем на все остальные отрасли науки вместе взятые: в том же 2013-м бюджет NASA составил более $17 миллиардов. Впрочем, эта несправедливость начинает казаться мелкой, если учесть неравенство затрат на исследования и военные разработки. Министерство внутренней безопасности, созданное в ответ на события 11 сентября 2001 года, располагает бюджетом, который впятеро больше всего бюджета ННФ, а один только «дискреционный» бюджет министерства обороны почти в шестьдесят раз превышает эту сумму.

Побочный эффект «исследований из любопытства» — множество вдохновленных молодых людей. Мы любим свой предмет до умопомрачения и не знаем большего счастья, чем прививать эту любовь другим: как и все существа, ведомые любовью, мы приумножаем число себе подобных. Возможно, вам доводилось слышать рассуждения, что в Америке недостаточно ученых и поэтому страна постоянно рискует «оказаться в отстающих» (что бы это ни значило). Заявите об этом любому ученому, и он рассмеется вам в лицо. Последние тридцать лет бюджет США на исследования, не связанные с обороной, просто заморожен. С точки зрения финансов у нас не «недостаточно ученых», у нас их слишком много — причем из университетов каждый год выпускаются все новые и новые. Америка может сколько угодно твердить, что ценит науку, но я скажу вам одно: платить за нее она не имеет ни малейшего желания. Например, экология уже сейчас демонстрирует последствия многолетнего неправильного использования ресурсов: фермерство вымирает, целые виды исчезают, лесов вырубается все больше… Этот список можно продолжать бесконечно.

И все же $7,3 миллиарда — это огромная куча денег. Правда, нужно принять во внимание, что эта сумма выделяется на все «исследования из любопытства»: не только биологические, но и на разработки в области геологии, химии, математики, физики, психологии, социологии и в тех отраслях техники и компьютерных наук, которые со стороны кажутся эзотерикой. Моя сфера интересов — растения и то, как им удалось добиться такого успеха и продержаться так долго, — относится к программе палеобиологии. В 2013-м на исследования в ее рамках было выделено $6 миллионов. Это весь годовой бюджет всех палеонтологических работ Америки — и ребята, которые выкапывают кости динозавров, предсказуемо отхватили себе бóльшую его часть.

И все же $6 миллионов — это огромная куча денег. Предположим, нам удастся договориться и каждый палеобиолог в каждом штате получит грант. Если разделить $6 миллионов на пятьдесят штатов, получится по $120 000 на контракт. Эта цифра близка к реальной: каждый год ННФ выдает по тридцать — сорок грантов примерно по $165 000 каждый. Значит, в любой момент времени в Америке есть около сотни палеобиологов, получивших финансирование. Этого недостаточно, чтобы ответить на многочисленные вопросы об эволюции — особенно если ограничиться исследованием таких популярных в культуре существ, как динозавры и шерстистые мамонты. К тому же в Америке гораздо больше сотни профессоров палеобиологии — а значит, все остальные лишены возможности делать ту работу, для которой их готовил университет.