Девушка из лаборатории - [102]

За эти годы мы получили три научные степени, сменили шесть работ, жили в четырех странах и посетили еще шестнадцать, пять раз оказывались в больнице, приобрели восемь подержанных машин, проехали как минимум 40 000 километров, усыпили одну собаку и провели примерно 65 000 измерений стабильных изотопов углерода. Это последнее достижение было нашей неявной целью на всем протяжении пути. До того как за упомянутые измерения взялись мы, только Бог и Дьявол знали эти цифры, и, подозреваю, обоим было до лампочки. Теперь же любой обладатель читательского билета может найти нужные значения, потому что мы опубликовали результаты своих исследований в семидесяти отдельных статьях в сорока разных журналах. И считаем это серьезным прогрессом: ведь наша невозможная работа в том и заключается, чтобы добывать новые нити информации из цельного полотна. Кстати, в процессе мы оба еще успели стать взрослыми, не перестав быть детьми. Ничто не доказывает это лучше, чем истории, которые мы снова и снова пересказывали друг другу в тот памятный день.

Наконец в теплице воцарилось молчание. А затем Билл удивил меня неожиданной просьбой.

— Включи это все в книгу, — сказал он тихо и серьезно. — Однажды. Сделай мне такое одолжение.

Билл знает, что я пишу. Знает о листочках со стихами, спрятанных в бардачке моей машины, о бесчисленных документах с названием «следующаяистория. doc» на жестком диске. Знает он и о том, как я часами листаю словарь, потому что нет более приятного для меня чувства, чем найти то самое верное слово, попадающее точно в сердце желанного смысла. Знает о том, что я читаю каждую книгу дважды (а иногда и больше) и пишу их авторам длинные письма (а иногда и получаю ответ). Знает о том, как важно для меня писать. Но до того дня он ни разу не давал мне разрешения писать о нас. Поэтому я лишь кивнула и мысленно поклялась сделать все от меня зависящее.

Я преуспела в науке, потому что совсем не умею слушать. Если прислушиваться к словам других людей, я одновременно умна и глупа, пытаюсь сделать слишком много, но при этом сделанное мною слишком незначительно, не смогу достичь желаемого потому, что женщина, и при этом пользуюсь некими привилегиями только потому, что женщина. Мне говорили: я могу обрести жизнь вечную, и говорили: я загоню себя в могилу раньше срока. Критиковали за излишнюю женственность и не доверяли из-за излишней мужественности. Предупреждали, что я принимаю все слишком близко к сердцу, и осуждали за бессердечность. Но все это говорили мне люди, понимавшие настоящее и способные видеть будущее не больше и не меньше, чем я сама. Эти противоречащие друг другу утверждения заставили меня осознать: я — женщина-ученый и именно поэтому никто не понимает, что я, черт возьми, такое. А с этим осознанием пришла и блаженная свобода действий. Я не слушаю советы коллег и сама стараюсь не давать их другим. Когда же на меня давят, я руководствуюсь всего двумя правилами: «Не стоит относиться к своей работе слишком серьезно. Кроме тех случаев, когда к ней стоит относиться серьезно».

Я приняла тот факт, что не знаю всего, что должна, — но так или иначе знаю все необходимое. Я не знаю, как сказать «Я люблю тебя», но знаю, как это показать. Те, кто любит меня, сделаны из того же теста.

Наука — это работа, не больше и не меньше. И мы продолжим ее делать, пока солнце встает на востоке, а недели сменяют друг друга, складываясь в месяцы. Я ощущаю тепло того же сияющего солнца, которое светит и лесу, и всему зеленому миру, но в глубине души знаю: я не растение. Скорее уж муравей, устремляющийся на поиски и добычу отдельных сухих иголок. Он переносит их на своей спине, одну за другой, через весь лес — и понемногу добавляет в гору игл настолько большую, что мне удается целиком вообразить лишь крошечный ее уголок.

Я — ученый. Просто муравей — незначительный и безымянный, — но я сильнее, чем кажусь, и являюсь частью чего-то существенно большего. Вместе мы строим нечто, способное вызвать удивление у внуков наших внуков, а в процессе то и дело сверяемся с весьма неточными указаниями, оставленными дедами наших дедов. Оставаясь маленькой живой частичкой научного сообщества, я просиживала бессчетные ночи в темноте, жгла свечи и с ноющим сердцем наблюдала за доселе неизвестным мне миром. Как и любому исследователю, на протяжении веков становившемуся хранителем драгоценных тайн, мне нужно было с кем-то поделиться этим знанием.

Эпилог

Растения не похожи на нас — причем в самых основополагающих аспектах. Если я возьмусь перечислять различия между растениями и животными, передо мной развернутся такие горизонты, до которых я вряд ли доберусь. Вероятно, я десятилетиями изучала растения именно для того, чтобы все же признать: мы никогда не сможем их понять. Только учитывая их безграничную инаковость, мы можем быть уверены, что не проецируем на объект исследования самих себя. И лишь тогда наконец начинаем понимать, что же происходит на самом деле.

Наш мир незаметно приходит в упадок. Человеческая цивилизация низвела значение растений, царство которых насчитывает 400 миллионов лет, до трех вещей: еды, лекарств и древесины. Одержимые стремлением заполучить их как можно больше и сделать все это еще более полезным и разнообразным, мы привели мир растений в такое бедственное состояние, какого он не достиг бы и за миллионы лет природных катастроф. Всюду, словно безумные грибницы, расползаются побеги дорог, а канавы на их обочинах становятся могилами для миллионов видов растений, уничтоженных во имя прогресса. Современная планета Земля — наглядное воплощение сказки доктора Сьюза: начиная с 1990-го мы каждый год оставляем за собой больше восьми миллиардов новых пней. Если продолжать рубить здоровые деревья такими темпами, не пройдет и шестисот лет, как не останется ничего, кроме этих пеньков. Моя работа заключается в том, чтобы доказать: наше время — время великой трагедии природы, но и сейчас о ней кто-то пытается заботиться.