Девушка из Берлина. Жена штандартенфюрера - [5]

— Простите, герр офицер. — Обычно я всегда извинялась первой, следуя этикету, наученному мамой, но незнакомец и вправду застал меня врасплох так, что я даже не нашлась, что сказать дальше.

— Ничего страшного, фройляйн. А вы ещё больше усовершенствовали свой талант с тех пор, как я последний раз вас видел. Вам тогда было всего четыре… Но даже тогда вы танцевали!

— Мы встречались раньше?

— Ты меня должно быть не помнишь. — Он снова улыбнулся, переходя с шутливо-формального тона на обычный. — Извини, я не представился. Я Генрих Фридманн, старый друг твоего отца. И с днём рождения, Аннализа!

С этими словами он вынул маленький букет розовых роз из-под своего форменного кожаного пальто и маленькую чёрную коробочку, которую я взяла без лишних раздумий. Мама всегда меня ругала, что я готова была с любым незнакомцем заговорить за плитку шоколада. Если бы она увидела меня сейчас, её бы точно удар хватил: я говорила с эсэсовцем, а может ещё никакого шоколада в коробочке и не было. Тем не менее, пока он казался довольно приятным и совсем не таким, каким мама их мне описывала.

— Ну давай же, открывай. Спорить готов, тебе понравится.

Всё ещё держа розы под мышкой (мне цветов никто раньше не дарил из-за моего слишком юного возраста, а потому я была крайне горда тем, что держала свой собственный первый букет, который позже я наверняка попрошу Гризельду поставить в моей спальне), я открыла коробочку и ахнула. Внутри лежал маленький золотой кулон в форме двух пуантов с ленточками на золотой цепочке — также моё самое первое украшение, не считая серёг, которые я носила с трёх лет.

— Как красиво! Спасибо огромное, герр Фридманн! Все девочки в балетной школе умрут от зависти!

— Генрих Фридманн! — Властный голос моего отца заполнил холл. — Эта юная леди и так избалована до крайности, и первое, что ты делаешь по возвращении в страну, это привозишь ей ещё подарков!

— Жена нашла для неё в Вене. Она решила, это будет уместным: девочку же всё-таки приняли в лучшую балетную школу в Берлине. Она вполне это заслужила.

Папа обнял офицера Фридманна с таким искренним чувством, что последние мои сомнения касательно его формы, особенно после того, как он подкупил меня своими подарками, сразу же растаяли. Но мне всё же было интересно, откуда мой отец вообще знал эсэсовца и, что более удивительно, как они были такими хорошими друзьями.

— Рад, что ты вернулся, друг мой! Скажи теперь, ты в Берлине насовсем?

— Хотелось бы, Рихарт, но служба зовёт. Мне всего через пять дней нужно быть в Мюнхене.

— Без жены приехал на сей раз?

— Она хотела приехать, но слегла с ужасным гриппом прямо перед моим отъездом. Может, в следующий раз.

— Ну, в таком случае, передавай ей мои наилучшие пожелания.

— Обязательно передам. — Я заметила, как взгляд офицера Фридманна остановился на папином новом значке. — Я вижу, ты вступил в партию?

— Да. Решил не плыть против течения, если ты понимаешь.

— Ну и хорошо, Рихарт. Я за тебя рад. Да что мы всё о политике? У нас, кажется, чей-то день рождения намечался.

Я к тому времени уже надела свой новый кулон и во всю улыбалась красивому офицеру, время от времени поднимаясь на мысочки, чтобы казаться выше. Мама тоже обрадовалась визиту герра Фридманна, как и мой брат Норберт, который немного расстроился, что ему не разрешили сидеть рядом с ним; это было моей привилегией, потому как я всё же была именинницей, и папа усадил меня рядом с нашим почётным гостем, чему я была несказанно рада. Весь вечер они делились историями и воспоминаниями о временах, когда офицер Фридманн и наша семья жили по соседству, пока военная служба не заставила его переехать в Мюнхен.

Вся моя семья, похоже, любила загадочного гостя, только вот я чувствовала себя исключённой из общего круга. Офицер Фридманн был прав, я действительно его попросту не помнила, но он мне всё же очень нравился. Он был настоящим джентльменом, подавал мне блюда и даже налил немного шампанского мне в бокал, когда родители не смотрели.

— Пусть это будет нашим маленьким секретом, — шепнул он мне, подмигнул, и я вдруг почему-то почувствовала, что могу доверять ему. Жаль только, что он жил в другом городе и не знал, когда в следующий раз приедет в Берлин. Я бы точно хотела его ещё раз увидеть.

Офицер Фридманн остановился попрощаться с моими родителями перед своим отъездом, и я целый месяц проходила, думая о нём. Норберт, конечно же, дразнил меня тем, что я влюбилась в папиного друга, а мама только терпеливо отвечала на все мои вопросы о красивом офицере и в сотый раз повторяла истории о том, как они познакомились и начали многолетнюю дружбу. Но вскоре наш хореограф признала, что я имею достаточно опыта, чтобы быть солоисткой, и я сосредоточила всё своё внимание на балете, совершенно забыв о своём детском увлечении. Единственной вещью, напоминавшей мне о том, что мне всё это не приснилось, был маленький золотой кулон, который я носила не снимая, как и обещала офицеру Фридманну.

Глава 2

Берлин, 1938

Кому пришла в голову идея о том, что балет — лёгкая профессия, явно никогда не чувствовал, каково это, когда твоя нога как в тисках зажата в претесном пуанте на протяжении нескольких часов. Но, как мой отец всегда говорил, за всё стоящее нужно работать вдвойне, вот я и страдала, но работала. Я была семнадцатилетней солисткой в одном из лучших театров Берлина, и если это не было стоящим, то я не знаю, что было. И пусть мои пальцы в буквальном смысле кровоточили после восьми часов репетиций, я не могла быть более довольна и горда собой. Очень скоро я буду выступать на одной сцене с лучшими танцорами страны, в первый раз на настоящей сцене, перед огромной аудиторией. Наш хореограф, фрау Марта, в который раз напоминала, что несколько очень важных политических фигур будут присутствовать, а потому мы должны быть на высоте.