Девушка из Берлина. Вдова военного преступника - [17]

— Думаю, долго нам ждать не придётся, — Ингрид также улыбнулась, что было весьма редким для неё явлением. — Вы же придёте сегодня на мой концерт, верно?

— Ну конечно же. Ни за что бы такого не пропустили. — Генрих был как всегда сама любезность, хотя я прекрасно знала, что его мучила та же мысль, что и меня: что теперь будет с нами, немцами?

* * *

Рабочий день в РСХА подходил к концу, когда я получила неожиданный звонок от адъютанта Вальтера Шелленберга; похоже, герр оберфюрер изъявил желание поговорить со мной о чём-то с глазу на глаз.

— Сейчас буду. — Я была весьма удивлена подобным приглашением, учитывая взаимную неприязнь между Эрнстом и шефом внешней разведки. Обычно Шелленберг никогда меня вот так к себе не вызывал, отчего я решила, что дело должно было быть действительно важным.

Оберфюрер Шелленберг встретил меня в своей приёмной и пригласил меня следовать за ним. Меня ещё больше озадачило, когда он, беспечно болтая о чём-то подозрительно повседневном, сопроводил меня на первый этаж, а оттуда ещё ниже, в подвал, где располагалась гестаповская тюрьма. Я всю дорогу молчала, но когда он жестом попросил одного из эсэсовцев открыть дверь в допросную камеру, наконец не выдержала.

— Что всё это значит, герр оберфюрер? Я что, арестована?

Вальтер Шелленберг рассмеялся и слегка сощурил на меня глаза, галантно пододвигая мне стул.

— А что, мне есть за что вас арестовывать?

— Нет, поэтому я и не понимаю, что мы здесь делаем?

Он занял стул напротив и переплёл пальцы, по-прежнему улыбаясь мне.

— Мы здесь просто чтобы поговорить. Простите, что обстановка немного некомфортная, но это пожалуй единственное место во всём здании, в котором не установлена прослушка. А разговор, который нам предстоит, требует определённой… секретности.

— Я слушаю. — Это становилось всё более и более интересным.

— Аннализа, вы же знаете моё к вам отношение, не так ли?

«К чему это он ведёт?»

— Да, — осторожно ответила я, пытаясь понять, чего же он такого от меня хотел, а он определённо чего-то хотел.

Сложность для меня в данном случае заключалась в том, что будучи самым профессиональным разведчиком во всём рейхе, Шелленберга было невозможно переиграть в его собственной игре. Но он всё же довольно неплохо меня обучил в дни нашей совместной работы, и я была более чем готова применить его уроки на практике.

— Лично я нашёл совершенно безвкусным, да ещё и абсолютно необоснованным, когда Мюллер и его агент Райнхарт начали пытаться накопать на вас всю эту несуществующую грязь. Но дело в том, что наш старый добрый «папа» Мюллер вопрос этот так и не оставил. Или, лучше сказать, он перевёл своё внимание на немного иной уровень.

— Я думала, с той историей давно покончено, — честно заметила я.

— Да как оказывается, нет. Вы же знаете, каков он, наш Мюллер. Он как борзая, которая если уж воткнула зубы в кость, то так просто уже не отпустит.

Мы сидели друг напротив друга как два первоклассных игрока в шахматы, пытаясь просчитать следующий шаг соперника. Его преимущество надо мной заключалось в том, что я не знала самой цели этого разговора. Ведь не по старой дружбе он меня сюда привёл, вовсе нет. Как и всех людей в своей жизни, он хотел использовать меня в каких-то своих целях, и пока я не разгадала, в каких именно, следующего шага я сделать не могла. Однако, по ходу разговора я всё больше внимания пыталась сосредоточить на недавних событиях в протекторате, и возможной вовлечённости в них моего бывшего шефа.

— Что вы имеете в виду, когда говорите, что он «перевёл своё внимание на иной уровень?» — Я решила пока ему подыграть и задала вопрос, который он хотел услышать.

— Ну во-первых, он до сих пор уверен, что вся информация в деле Райнхарта, что он завёл на вас, была чистейшей правдой.

Это был его первый излюбленный приём: лёгкое запугивание.

— Рейхсфюрер Гиммлер объявил то дело чистейшей воды чушью после вмешательства доктора Кальтенбруннера.

— Знаю, знаю, наслышан, — шеф внешней разведки снова улыбнулся. — И я абсолютно согласен с ним в этом вопросе. Я читал то ваше дело — надеюсь, вы не против — и нашёл его слишком уж… притянутым за уши. Но вот что действительно заинтересовало Мюллера, так это почему доктор Кальтенбруннер пошёл с этим делом непосредственно к рейхсфюреру Гиммлеру вместо того, чтобы всё с ним обсудить сначала.

— Мюллер — его подчинённый. Доктор Кальтенбруннер не обязан ему отчитываться в своих действиях.

— Да дело ведь не в том, кто тут кому отчитывается; просто когда кто-то решает расстрелять чьего-то непосредственного подчинённого, это вопрос простой вежливости хотя бы дать ему об этом знать лично. Понимаете меня?

— Боюсь, что не совсем. К чему вы ведёте?

— Да к тому, что Мюллер начал на вас обоих копать: на вас лично и на обергруппенфюрера Кальтенбруннера.

Второй излюбленный приём: открытое нападение.

Вальтер Шелленберг с интересом наблюдал за моей реакцией, а я всё также не могла разгадать его мотивов. Он ненавидел Эрнста с таким же пылом, с каким Эрнст ненавидел его; да ему дела бы не было, если бы Мюллер действительно решил накопать на него какой-то грязи, а особенно если Шелленберг и вправду был вовлечён в то неудавшееся покушение. Так зачем ему всё это мне рассказывать? Он точно играл в какую-то игру, теперь я знала это наверняка. Только вот в какую?