Девушка из бара - [18]

Школа оказалась рядом с амбулаторией — их разделял лишь забор. Вначале амбулаторией заведовал пожилой мужчина, северянин, имя которого Кхиет не успел запомнить, потому что вскоре его сменил другой заведующий, житель Хюэ, тучный и грузный мужчина. Обычно он с утра запирал дверь амбулатории и отправлялся по деревням и хуторам разыскивать торговок всякой снедью — он торопился скупить у них товар раньше других. Дверь амбулатории открывалась только тогда, когда хозяин зажигал спиртовые лампы, освещавшие изобилие яств, расставленных на столе, — здесь было все что угодно. Свинина, куры, голуби, утки, рыба, клейкий рис, бобы и прочие деликатесы. И начиналось шумное застолье. Заведующий амбулаторией приглашал полицаев из близлежащих провинций и прочее отребье. Пьяная компания не скупилась на непристойности, которые сопровождались взрывами циничного хохота.

Никто не знал, куда исчезали лекарства из амбулатории. Если кто-нибудь приходил к заведующему со своими недугами, он в лучшем случае получал немного марганцовки, клок ваты или кусок бинта, и его тут же выпроваживали. Заведующий отмахивался от больных, как торговка фруктами, что сидела напротив амбулатории, отмахивалась от назойливых мух. Если кто-нибудь серьезно заболевал и умолял о помощи, заведующий бросал безразличным тоном:

— Поезжайте в Хюэ на такси и обратитесь к частному врачу!

Ребятишки придумали забавную сценку и часто разыгрывали ее — непонятно, кто их подбил на это. Несколько мальчишек, делая вид, что с трудом волокут вконец обессилевшего парнишку, вопили: «У него холера, нужна срочная помощь!» Другой парнишка, изображавший заведующего амбулаторией, красными чернилами мазал голый пуп «больного» и громко кричал: «Все в порядке, сходу поправился! А если кто боится умереть, пусть раскошеливается, возьмет такси и обратится в Хюэ к частному врачу!»

Только в очень редких случаях заведующий оказывал помощь больным. Это случалось лишь тогда, когда к нему обращались девицы, за которыми он волочился и благосклонностью которых пользовался, или смазливые, но чересчур простодушные деревенские девчонки, к которым давно присматривался либо сам заведующий, либо его дружки. Они попадались на крючок, надеясь, что им не придется тратиться на лечение.

Наблюдая все это изо дня в день, слыша сетования односельчан, Кхиет не раз ловил себя на мысли, что хорошо бы раскроить башку этому мерзкому типу, затесавшемуся в фельдшерское сословие.

Вот тогда-то у Кхиета и появилась мечта стать врачом.

Когда в Хюэ открылся медицинский институт, Кхиет поступил в него; он хотел изучать медицину, чтобы потом врачевать раны и недуги, облегчать страдания людей, лечить своих односельчан.

Засунув руки в карманы, Кхиет свернул на тропинку, которая вывела его к шоссе. Он подумал, что можно облегчать физические страдания, можно врачевать телесные раны, но кто сумеет облегчить душевные страдания? Что нужно сделать, чтобы затянулась рана в его сердце? Рана, которая открылась сегодня… Он в задумчивости шагал по улице Ле Тхань Тона, вслушиваясь в звук собственных шагов, сопровождаемый длинной тенью, которая падала на дорогу, освещенную слабыми лучами заходящего солнца. Кто избавит его от этой боли? Он вспомнил раскрытую страничку дневника, вспомнил слова: «Забастовка учащихся», «Забастовка на рынке», наспех написанные на стенах аудитории, на новых кирпичных воротах, на полосах материи… Это дело рук его друзей, которых арестовали во время недавних выступлений, когда американские экспедиционные войска бесцеремонно высадились в Дананге, оккупировали Фубай и другие районы. Американцы вели себя так же нагло, как в свое время вели себя французские легионеры, которых Кхиет люто ненавидел.

Деревья по обеим сторонам улицы тянулись к Кхиету своими ветвями. Снова вспомнилась ему Тхюи, девушка, которая так неожиданно вторглась в его жизнь и перевернула все его прежние представления, все его чувства. Почему в этом городе, на этой улице поставлены заграждения из колючей проволоки? Откуда взялись эти запретные зоны? Почему он, Кхиет, лишен права свободно гулять там, где ему хочется? Кто позволил прохаживаться по мосту Чыонгтьен, его любимому мосту, этим солдафонам в вечно расстегнутых рубашках, не сходившихся на волосатой груди? Ведь это его река, его родина. По утрам с реки тянуло болотной сыростью и холодом, от которого по телу пробегал озноб. А вечером легкая рябь покрывала поверхность реки, и от этого она казалась неприветливой, словно сердито хмурилась, недовольная тем, что ее покой нарушили чужеземцы, а он, Кхиет, остается безучастным.

— Нет, вовсе нет, — пробормотал Кхиет, как бы отвечая самому себе.

Вернувшись домой, он уселся за стол, но еда показалась ему невкусной. Хозяйка приветливо спросила:

— Сегодня у тебя опять был семинар?

— Да, — ответил Кхиет, накладывая рис в пиалы.

Внук хозяйки, весело блестя глазами, объявил:

— Завтра наша школа отправится на митинг перед университетом. А потом мы пойдем на демонстрацию протеста против воинской повинности, чтобы наших отцов не брали в армию.

— Я тоже пойду, — подхватила сестренка. — А дядя Кхиет там будет?