Девушка А - [20]

Я закрыла глаза.

— Неужели?

— Мне кажется, это прекрасная возможность для нас. Для всех нас. Уникальная возможность.

— Да уж, уникальней некуда.

— Послушай, я предлагаю почти то же, что и ты. С небольшими корректировками. Общественный центр — да. Но пусть он носит наше имя: Общественный центр Грейси, Холлоуфилд. Если мы сделаем так, о нас напишут статьи в газетах, и получится организовать церемонию открытия. Можно привлечь государственное финансирование. Ты поможешь многим людям. Подумай об этом. И потом, вполне логично какую-то часть этого дома посвятить нашей семье, разве нет? Какой-нибудь мемориал? Или, может, цикл аудиорассказов. Мы могли бы… могли бы даже оставить одну из комнат такой, как она есть, — чтобы люди понимали, через что нам пришлось пройти. Не знаю. Я еще не до конца все обдумал.

— Короче — музей.

— Я не говорил о музее.

— Никто в городе не захочет устраивать там храм, посвященный такому прошлому.

— Почему нет? Если это привлечет внимание и инвестиции?

— Мы совсем не прославили Холлоуфилд тогда, — сказала я. — Нет, Итан. Не нужна там наша фамилия. Просто полезный обществу центр. Что тебя не устраивает?

— Впустую потраченные усилия. Я много чего мог бы из этого извлечь, Лекс. Хотя бы подумай.

— Нет, без вариантов.

— Но тебе потребуется и мое согласие, не забывай. Это палка о двух концах. С кем кроме меня ты успела поговорить? С Далилой? Гэбриелом?

— Нет. Только с Эви.

Итан рассмеялся. Отмахнулся от меня, как от нерадивой ученицы, которая, что ни делай, все равно безнадежна.

— Ну да, — сказал он. — Конечно.

Я сказала Итану, что домой хочу пойти одна; он ушел, а я нашла тихое солнечное местечко и позвонила Биллу. Он не ответил. Я так и думала. Возможно, он где-то в зоопарке или на пикнике, и на нем, скорее всего, виснут его дети. И наверняка он опять потеет.

Разговор с Итаном взбудоражил меня, и я набрала номер Билла снова.

Он ответил с третьего раза.

— Я тут подумала, — начала я, — и я согласна.

— Александра? Это вы?

Из трубки доносилась музыка, а Билл уходил от нее, как будто искал укромный уголок. Я смутилась. Наверное, он шепчет сейчас всей своей родне: «Это девочка Грейси. Та самая. Я на минутку».

— Счастлив это слышать! — воскликнул он. — И ваша мама — она тоже была бы счастлива.

Счастье Матери — истрепанное, как ветхая веревка.

— Сомневаюсь, — ответила я. — Как бы то ни было, у нас с сестрой есть идея…

И я «повела» его по всем комнатам нашего центра; когда мы «пришли» в сад (кругом нарциссы, да еще грядка овощей, выращенных ребятишками из начальной школы), он засмеялся и едва не выронил телефон.

— Это же здорово! Здорово, Лекс. А остальные бенефициары — они согласны?

— Мы работаем над этим, — ответила я и, не дождавшись ответа, добавила: — Мы в процессе.

«В процессе» — это было выражение Девлин из ее «Современного разговорника для общения с клиентами» — синоним «вскоре» и «в самое ближайшее время».

— Кроме того, нужно будет еще узнать о возможности финансирования. Для того, чтобы все перестроить. Это окажется намного сложнее, чем мы ожидали, Билл. Вы вовсе не обязаны нам помогать.

— Знаю, Лекс. Но я очень хотел бы.

Мне оставалось лишь получить согласие остальных бенефициаров. Он же пообещал заняться документами. Заявки на перепланировку, утверждение завещания, акт, подписанный исполнителем завещания. Для меня — новый язык смерти и недвижимости.

— Учитывая то, откуда взяты деньги, нужно хорошенько продумать, как лучше подавать заявку в комитет. Возможно — если вам захочется, — мы могли бы проехаться до Холлоуфилда и подать заявку лично. Блудная дочь возвращается! — воскликнул Билл.

Несмотря на то что он провел с моей матерью уйму времени, Евангелие он явно не читал.

После ужина Итан ушел. У него намечалась встреча в центре города, в отеле, с несколькими членами правления Школы Уэсли; встреча была поздняя, и он сказал, чтобы мы его не ждали.

— Поначалу они ведь терпеть меня не могли, — возмущался он. — Слишком молодой, слишком высоко взобрался. Слишком — как там они говорили, Ана? — слишком «революционный». А теперь хотят, чтобы я ужинал с ними в чертов выходной.

Весь вечер он был мрачнее тучи, критиковал стряпню Аны и так рьяно подливал вино, что оно скатывалось по ножкам бокалов и растекалось по деревянной столешнице.

— Слава богу, ушел, наконец! — сказала Ана. — Извини, Лекс.

Мы молча убирали со стола. Тарелки Ана расписала вручную; по мере того, как с них исчезала еда, проступали кипарисы и оливковые деревья.

— Не убирай бокалы, — попросила она. — Я открою еще бутылку.

Я взяла из раковины тряпку и вытерла со стола красные следы от вина. Мы уселись на улице друг напротив друга, скрестив ноги по-турецки, как дети, которые собрались играть в ладушки.

— Ну, — протянула я, — расскажи мне о свадьбе.

До знаменательного события оставалось три месяца. Они поженятся в Греции, на острове Парос. Там есть аэропорт; ну как аэропорт — просто низенькое здание, будто лачуга, да бетонная взлетная полоса.

В детстве Ана приезжала туда на каникулы и уже тогда безапелляционно заявляла отцу, что ее свадьба состоится здесь, и только здесь. Ей нравилась белая церквушка на вершине горы — на пике мира, как ей чудилось тогда. С наступлением сумерек оттуда был виден каждый огонек на острове, будь то машина или дом. Ана представляла, как какая-нибудь пара возвращается домой с ужина в автомобиле и по дороге выясняет отношения или же как одинокая вдова, лежа в постели, протягивает руку, чтобы выключить светильник перед сном.