Девственница в Париже - [12]

Она помнила ее отливающей золотом блондинкой, от красоты которой захватывало дух, с фигурой как у Юноны, с нежной кожей и голубыми глазами, что заставляло всех называть ее английской розой.

— Тебя неправильно окрестили, — вспомнила Гардения, как папа галантно говорил тетушке. — Лилия — это бледный, суровый, довольно холодный цветок. А ты теплая и пылкая и красивая, как моя «Слава Дижона», что растет у крыльца.

— Генри, ты поэт, — отвечала тетушка, стрельнув в его сторону глазами и мило надув губки, что, несмотря на то, что Гардения была еще очень мала, показалось ей очень привлекательным. Теперь же на подушках перед ней лежала бледная тень английской розы, однажды как бы по мановению волшебной палочки появившейся в их маленькой деревушке, произведя сенсацию среди жителей, которые никогда не видели «безлошадных экипажей», как тогда называли столь широко обсуждаемый и внушавший страх автомобиль.

— Я настояла, чтобы мой муж поехал в Англию и купил «Роллс-ройс», — рассказывала всем Лили. — Французские машины не такие красивые и изысканные. Я собиралась повидать вас, пока мы здесь, вот я и решила съездить к вам.

— Дорогая Лили! Как это на тебя похоже: свалиться с неба так неожиданно и не предупредить нас! — смеялась мама.

Обе сестры поцеловались, замерев на мгновение в объятиях друг друга, как бы проложив мост через огромную пропасть, разделяющую их, — пропасть, которая образовалась из-за разницы в их образе жизни и общественном положении — хотя в то время Гардения еще не понимала этого.

Еще долго после той встречи девочка видела во сне прекрасную тетю Лили, ее утонченное лицо, закрытое специальной вуалью для поездок в автомобиле, спускавшейся с белой шоферской шляпки на светлый пыльник, который защищал ее элегантное платье. И как трудно было узнать ту сверкающую красавицу в женщине с изборожденным морщинами лицом, с отекшими усталыми глазами, которая сейчас была перед Гарденией.

Волосы тети Лили все еще отливали золотом, но оттенок этот стал очень ярким, почти кричащим: вместо бледно-желтого — цвета спелой пшеницы. Кожа казалась серой и безжизненной, и, несмотря на то, что тетушка была накрыта одеялом, Гардения заметила, что она располнела, шея потеряла гладкость и мягкость линий — та самая шея, которая служила опорой гордой головке, за честь увековечить которую в мраморе боролись скульпторы.

— Гардения, ты выросла! — воскликнула тетя Лили.

— Боюсь, что так, — ответила Гардения. — Мне ведь уже двадцать.

— Двадцать? — Казалось, у тети Лили перехватило дыхание. Прикрыв на секунду глаза, она сказала: — Где они, Ивонна? Где мои порошки? Голова болит невыносимо.

— Вот они, ваша светлость.

Ивонна с маленьким серебряным подносом стояла около кровати. На подносе стоял стакан воды и черно-белая коробочка с белым пакетиком.

— Дай мне два, — приказала герцогиня, протягивая руку за водой.

— Вы ведь знаете, ваша светлость, доктор говорит… — начала Ивонна, но герцогиня резко оборвала ее.

— Не имеет значения, что говорит доктор! Когда у меня такие бурные, как вчера, ночи, и когда моя единственная племянница приезжает и сообщает, что моя сестра умерла, мне нужно что-то принять. Принеси мне бренди и содовой. Я больше не хочу кофе. Одна мысль о нем вызывает у меня тошноту.

— Хорошо, ваша светлость, — сдержанно проговорила Ивонна, что яснее всяких слов выражало ее неодобрение.

— И побыстрее, — приказала герцогиня. — Я не собираюсь ждать весь день. Мне хочется выпить сейчас.

— Сию минуту, ваша светлость, — ответила Ивонна, метнувшись через комнату.

— Двадцать! — повторила герцогиня, глядя на Гардению. — Не может быть. Это невозможно.

— Никуда не денешься, люди становятся старше, тетя Лили, — сказала Гардения.

Тетушка положила руку на лоб.

— Увы, это бесспорно, — проговорила она. — Боже! Какой же старой я себя чувствую!

— Мне не хотелось беспокоить вас вчера вечером, — извиняющимся тоном сказала Гардения, — но мне казалось, будет бестактным, если я лягу спать, не сообщив вам о своем приезде.

— Ты сделала все правильно, — одобрила ее герцогиня. — У меня не было возможности уделить тебе внимание. Кроме того, я не думаю, что в твоем платье можно появиться на приеме.

Перед мысленным взором Гардении появилась циничная ухмылка лорда Харткорта.

— Конечно, — робко пробормотала она. — Боюсь, я была одета не для вечера.

— Хотя, конечно, ты в трауре, — сказала тетушка, — но прости меня, это платье на тебе такое старомодное.

— Оно мамино, — объяснила Гардения, — и это все, что у меня есть.

— Ну, мне кажется, это роли не играет, — слабо проговорила герцогиня. — Ты ведь не собираешься оставаться, не так ли?

На мгновение воцарилась тишина, на мгновение, в течение которого обе женщины пристально смотрели друг на друга. Наконец с дрожью в голосе Гардения произнесла:

— Тетя Лили, но я не знаю, что делать. Мне больше некуда, совсем некуда идти!

Глава 3

Герцогиня рухнула на подушки. Очевидно, порошок подействовал, и она выглядела менее изможденной.

— Думаю, тебе лучше рассказать все с самого начала, — сказала она. — Что же произошло?

Белая как снег Гардения сжала руки, пытаясь овладеть собой и заставить свой голос звучать тверже.