Девственная земля - [70]

Временная конституция 1951 года провозгласила Непал конституционной монархией. Страна была «открыта» для внешнего мира.

Вслед за этим в Непал буквально хлынули «эксперты», советники, ученые, туристы. Привлекаемые в первую очередь архаикой и экзотикой, они обращали внимание почти исключительно на колоритные детали быта, на красочные церемонии и удивительные обычаи, снисходительно любуясь красотой страны и не замечая жизни простого непальца, возмущаясь некоторыми «дикими», на их взгляд, суевериями и не желая задуматься над их истоками. Хиппи видели в Непале «землю обетованную» — дешевый гашиш и мягкий климат; богатые американские туристы — возможность на два-три дня «окунуться в прошлое человечества», и даже многие этнографы рассматривали страну лишь как некоего живого ископаемого динозавра. Появилось множество книг — результаты недельных прогулок по долине Катманду: набор банальностей, сопровождаемых красочными фотографиями.

Именно в этом контексте надо воспринимать книгу Д. Мэрфи — опытной путешественницы, изучающей страну не из окна лимузина, следующего по маршруту «аэропорт — отель — храм — отель — аэропорт», а пешком и на велосипеде побывавшей и за пределами Долины, в местах, где иногда вообще не видели иностранцев. Она не боится бытовых трудностей — непреодолимого препятствия для подавляющего большинства туристов и многих исследователей.

Впрочем, Д. Мэрфи — не праздный турист. Работая медицинским экспертом ВОЗ — Всемирной организации здравоохранения ООН, — она побывала во многих развивающихся странах: Алжире и Эфиопии, Индии и Непале. Ее влекли туда не только неутолимая любознательность, но и стремление своими руками помочь народам этих стран преодолеть социальную и экономическую отсталость — наследие колониального прошлого. Побывав во многих уголках нашей планеты, Мэрфи ярко и образно описывает обычаи и храмы, праздники и повседневную жизнь их обитателей.

Главное в том, что Д. Мэрфи с уважением относится к самим непальцам, видит за красотой храмов живой творческий дух непальского народа. Ее возмущают бюрократические препоны и недостаточность усилий по улучшению медицинского обслуживания населения и борьбе с неграмотностью, поверхностность суждений и прогнозов европейских и американских «экспертов по развитию», снобистское отношение к стране западных «помощников».

Нельзя не сказать, однако, что и самой Мэрфи не всегда удается избежать крайностей. Так, симпатия к культурным традициям Непала и Тибета оборачивается у нее порой идеализацией буддизма и буддийских священнослужителей, преувеличением веротерпимости ламаистов, а возмущение тяжелыми условиями жизни — гиперболизацией отсталости Непала, грязи и антисанитарии, некомпетентности местных кадров. Явное сочувствие тяжелым условиям жизни простых непальцев иногда оборачивается осуждением их за апатию, преувеличением многих черт непальского характера. Так, явно неправомерно ее категоричное высказывание о якобы свойственных непальцам безалаберности, особом любопытстве, частой супружеской неверности.

Здесь, пожалуй, Д. Мэрфи не до конца преодолела тот европоцентризм, за который не раз — и справедливо! — осуждает сама европейских снобов. Местами не смогла отрешиться она и от обывательского подхода. Некоторый натурализм ее повествования — например, рассказ о курящих детях — и упрощенность отдельных оценок (вспомним «коварного» Бхим Сен Тхапу) — диссонируют с общим стилем и подходом к проблеме.

Впрочем, эти недостатки работы помогут советскому читателю представить господствующий в западной литературе высокомерный тон, любовь к натуралистическим подробностям и к преувеличению трудностей жизни в Непале. Сама Мэрфи эти досадные фальшивые нотки с лихвой искупает искренним, а не показным уважением к непальцам и сочувствием, с которым она относится к бедам страны.

Нельзя не отметить и еще один лейтмотив книги: сочувствие к судьбе тибетских беженцев.

Своеобразное «решение» национального вопроса в Тибете китайскими властями в 1950–1960 годах привело к массовому бегству тибетцев из страны, — не только феодальной и церковной верхушки (бежали, правда, далеко не все: второй по рангу иерарх ламаистской церкви — панчен-лама — согласился стать главой «переходного правительства» Тибета, получив от китайского руководства в подарок новый дворец и дорогой автомобиль).

Преследование тибетского языка, культуры, массовые переселения китайцев в Тибет, тяготы содержания огромной китайской армии, тяжелые натуральные поборы вынудили покинуть страну десятки тысяч (а по некоторым данным, и сотни тысяч) простых крестьян, земледельцев и скотоводов. Трагизм положения этих людей, оказавшихся вне родины, глубоко сознает Мэрфи, хотя и не пытается анализировать причины возникшей ситуации. Сочувствуя бездомным людям, она — на опыте своей работы в лагерях беженцев — поняла важность и сложность проблемы их адаптации к непривычным условиям. Мэрфи видит бесперспективность оказания лишь материальной помощи тибетцам и приходит к «крамольной» для западного читателя мысли: главное в решении проблемы беженцев — создание условий для их возвращения в Тибет, то есть, в конце концов, изменение антисоциалистической национальной политики китайского руководства.