Девочки - [77]

15

В первые дни ходили самые разные слухи. Говард Смит [18] передал ложную новость о том, что убит Митч Льюис, впрочем, этот слух опровергли гораздо быстрее остальных. Дэвид Бринкли [19] сообщил о шести трупах на газоне перед домом — с огнестрельными и ножевыми ранениями. Потом это число снизилось до четырех. Бринкли первым заявил, что на месте убийства были обнаружены удавки, клобуки и сатанинские символы, — недоразумение, возникшее из-за сердца на стене гостиной. Нарисованного уголком полотенца, смоченного в крови матери.

Легко понять, откуда пошла эта путаница, — конечно, люди усмотрели в этой мазне что-то демоническое, решили, что это таинственный, роковой знак. Представить, что это следы черной мессы, куда проще, чем поверить в то, чем это было на самом деле: просто сердечком, какие, бывает, малюют в своих тетрадках влюбленные школьницы.

Я прошла где-то с милю вверх по шоссе, вышла к съезду и заправке “Тексако”. Я расхаживала между желтыми лампами, которые шипели, как бекон на сковородке. Раскачивалась на носках, смотрела на дорогу. А когда наконец поняла, что никто за мной не вернется, позвонила из автомата отцу.

Трубку сняла Тамар.

— Это я, — сказала я.

— Эви, — сказала она. — Слава богу. Где ты? — Я так и видела, как она крутит телефонный провод, наматывает его на палец. — Я знала, что ты скоро объявишься. Так твоему отцу и сказала.

Я объяснила, где я. Голос у меня то и дело срывался, она, наверное, слышала.

— Я выезжаю, — сказала она. — Только никуда не уходи.

Я уселась на бордюр, уткнулась головой в колени. Прохладный воздух был первой вестью об осени, на шоссе 101 вспыхивали созвездия задних фар, огромные грузовики, взревев, набирали скорость. Я выискивала оправдания Сюзанне, пыталась выжать из себя хотя бы одну причину для такого ее поведения. Не было ни одной, только ужасное, стремительное осознание — мы с ней никогда не были близки. Я ничего для нее не значила.

Я чувствовала на себе любопытные взгляды дальнобойщиков, которые покупали на заправке пакетики семечек, ровными струйками сплевывали табачную слюну. Отеческое шарканье, ковбойские шляпы. Я знала, они присматриваются к моему одиночеству. К моим голым ногам и длинным волосам. Но, должно быть, я искрила яростным шоком — не подходи! — и они меня не трогали.

Наконец я увидела белый “плимут”. Тамар даже зажигание выключать не стала. Я шлепнулась на переднее сиденье и при виде знакомого лица Тамар от благодарности даже начала заикаться. Волосы у нее были влажные.

— Даже высушить не успела, — сказала она.

Она смотрела на меня — беззлобно, но озадаченно. Ей явно хотелось меня обо всем расспросить, но она, наверное, понимала, что я не стану ничего рассказывать. Подростки обитают в скрытом ото всех мире, откуда их изредка вытаскивают силой, а они постепенно приучают родителей к своему отсутствию. Я отсутствовала уже давно.

— Не бойся, — сказала она. — Он не сказал твоей маме, что ты сбежала. Я его убедила, что ты скоро вернешься и не стоит ее зря волновать.

Мое горе разрасталось, я ничего не замечала, кроме пустоты. Сюзанна меня бросила, навсегда. Свободное падение, внезапная пустота под ногами вместо ступеней. Тамар одной рукой порылась в сумочке, вытащила золотую коробочку, обтянутую тисненой розовой кожей. Похожую на визитницу. Внутри оказался косяк, она кивнула в сторону бардачка — я вытащила зажигалку.

— Отцу не говори, ладно? — Она затянулась, не спуская глаз с дороги. — А то он и меня под замок посадит.

Тамар не врала: отец и вправду не стал звонить матери. Его, конечно, трясло от злости, но видно было, что ему еще и стыдно, как будто дочь — это такое домашнее животное, которое он забыл покормить.

— С тобой могло что-нибудь случиться. — Он говорил словно актер, которому пришлось угадывать забытую реплику.

Тамар невозмутимо погладила его по спине и ушла на кухню, налила себе колы. Оставила меня наедине с его жарким, нервным дыханием, моргающим, перепуганным лицом. Он разглядывал меня издали, его беспокойство постепенно утихало. Столько всего случилось, что страшно мне не было, стылого отцовского гнева я не боялась. Что он мне мог сделать? Что он мог у меня отнять?

А потом я снова оказалась в своей блеклой комнатке в Пало-Альто, с лампой, с ее безликим командировочным светом.

Когда я на следующее утро вышла в гостиную, дома никого не было, Тамар с отцом уже ушли на работу. Кто-то — скорее всего, Тамар — оставил включенным вентилятор, пластмассовое на вид растение подрагивало в потоках воздуха. До моего отъезда в школу оставалась какая-то неделя, семь дней в отцовской квартире, — мне казалось, это ужасно много, нужно было перетерпеть целых семь ужинов, и в то же время до несправедливого мало — я не успею обрасти привычками, прошлым. Делать было нечего, только ждать.

Я включила телевизор и под его уютное бормотание принялась рыться на кухне. В шкафчике нашлась коробка рисовых “Криспис”, на донышке еще оставался тоненький слой хлопьев, я вытряхнула их в руку и высыпала в рот, сплющила пустую коробку. Налила себе чаю со льдом, сложила крекеры приятной, солидной стопочкой, будто покерные фишки. Подтащила еду к дивану. Но, не успев усесться, взглянула на экран и застыла.