Девочки, к вам пришел ваш мальчик - [8]

Лора отдает десять рублей, Скорикова ставит галочку в тетради.

Лора. Пойдем жить к нам! У нас пока еще бабушка с теткой не живут, они живут там у одних… У мамы комната, у меня комната. Но ненадолго.

Галя. Спасибо, добрая душонка. Я не такая хорошая, чтобы меня жалеть. Я много чего в жизни пережила. Как ты думаешь, сколько мне лет?

Лора. Ну… двадцать?

Галя. Двадцать два, вот! Ахнула? У меня совсем другая жизнь, девочка, чем ты думаешь. Я не такая как все. Я родилась за стакан пшена. На разъезде Шубаркудук.

Лора оглядывается, не слышит ли кто.

И я не могу теперь вернуться к матери и опять спать с ней на одной кровати! На разъезде Шубаркудук!

Лора. А мы, знаешь, сколько лет с мамой на одном матрасе спали? Пока мне не исполнилось семнадцать лет! На полу. До пятьдесят шестого года!

Галя. Мы спали на одной кровати – я, мама и братишка. Потом братишка заболел костным туберкулезом, мама купила у соседки железную кроватку. Он так радовался кроватке!

Лора. А теперь мы получили комнату, и здрасьте, мама хочет выйти замуж за одного старика. Ему пятьдесят три года!

Галя. Ничего! Мама пустила к себе на койку жильца, вольнопоселенца дядю Костю, за сто рублей. Я у стеночки, мама в середине, дядя Костя с краю. Потом этот дядя Костя начал приставать к матери. Я перешла спать на пол. Голова под братишкиной кроватью, ноги под ихней. На полу хорошо… Чурки всегда спят на полу. Потом он начал приставать ко мне. Так мне надоел!.. Надоедает, надоедает, клянчит… Все просил. Сам хилый был, только из лагеря. Ты, говорит, удивительно красивая, хотя тебе всего двенадцать. Я тебе ведь сказала, я не такая как все…

Лора(оглянувшись). А у нас в анатомичке Юровская стоит, на меня смотрит и говорит: быть девицей – позор! И они все курят. И она еще химию сделала, с одной стороны волосы как пух висят, я говорю: «Юровская, как твоя прическа называется?» А она говорит: «Лучше так, чем такой лахудрой как ты ходить». Они смеются и обзывают меня «мичуринская коза». Знаешь, такой анекдотик, дед с бабкой померли, дед идет в рай, а бабку не пускают. Он говорит: раздевайся, совсем (оглядывается), и становись на четвереньки (оглядывается). Вот он подходит в рай, а его спрашивают: а это кто с вами? Кого вы ведете на веревке?

Галя. А. Знаю.

Лора. Да. Это, говорит, мичуринская коза.

Галя. Не обращай. А вот я вообще… материна мать и отец были кулаки, их выслали, только никому не говори, я пошутила, они все по дороге умерли, мама осталась одна, оказалась она в Шубаркудуке. И я родилась в тридцать четвертом году, а маме было пятнадцать лет. А меня нечем было кормить, вот и Лёша родился за стакан пшена. На меня, наверно, не один стакан пшена пошел. Но я белая, а Лёша уже смуглый.

Лора(оглянувшись). Кошмарики.

Галя. Ну ладно, я пошла.

Лора. Ты у меня пока поживешь? У меня есть хлеб, колбаса.

Галя. Нет, я уже сегодня ела, и потом меня должен ждать один бандит…

Лора. Клевый? (Горда произнесенным словом.)

Галя(так же гордо). Я сама чувиха клевая.

Картина шестая

В доме у Лики. За столом Лика, Михал Михалыч, который задремывает, Нета и Люба.

Лика. Вашу дачу на Сорок втором километре занял доктор Еремченко.

Нета. А наша библиотека тоже (машет рукой) сгорела.

Люба. Нам ничего не надо. Когда ничего нет – и не о чем жалеть, и нечего отбирать. Мы последние люди, у нас нет ничего.

Лика. Господи, а я вам не посылала… Тут тоже было, первый сын Вадима моего… Ну, от той незаконной жены… Ну, я говорила. Короче говоря, Руслан. Он учился, потом женился студентом, родил девочку, она болела, ей усиленное питание. Руслан погиб. Короче, трое их, шестеро нас после войны сидели у Вадима на шее. Вадим умер в пятьдесят пятом, годовщина уже прошла… Исполнилась. Что ты. Славная жизнь была, он уже не ходил, а дети, внуки Сереженька и Машенька, с ним в кровати сидели, он им читал, Машеньку на горшок, Сережу на горшок, вытрет, переоденет, они как котята переваливались по нему… У него уже пролежни были, а он все радовался, какой из него помощник. Птичек им делал из ваты, они у него и засыпали. А он умер, теперь Сереженька в садик, Машенька в садик… Скоро их Эра из сада приведет.

Нета. Кто был ничем, тот станет всем.

Люба. Ты нас спасла. Когда сосед майор Барков рассек маме топором голову, ее спас доктор. Маму перевязали бинтом, она лежала настоящая красавица, как в короне. Белоснежный бинт. Мы белого на себе ничего не видели много лет. Доктор держал ее за руку и не отпускал. Барковы совершенно распоясавшиеся бандиты.

Лика. Это где?

Нета. Это в Уфе. Он кричал, что мы им в примус подливаем воду.

Лика. А ваша Катя хорошая, добрая, несчастная. Она скиталась здесь с девочкой, снимала койки, углы. Она попала в больницу, звонит нам, мы забрали к себе ее Лору, на время, так она украла у Олечки в десять лет цветную бумагу. Тоже ведь, знаете. Сорок восьмой год. Правда, небольшой кусок, но от шоколада, со звездами. А Лора как раз жила у нас и так и не созналась. Олечка плакала страшно, деда ее утешал. Тоже ведь бедные дети, все бедные. Всего лишены были.

Люба. Бумажку потом нашли?

Лика. Бумажку нашли всю какую-то изодранную. Дети, что с них взять. Катя вышла из больницы, а Лорочка от нас уже три дня как убежала, жила у себя на койке у хозяев. Ужасно. Мы так и не поддерживали с тех пор связи, смешно говорить. Я думала, Катя вам помогает.