Девочки из варьете - [10]

Она едва дошла до половины песни, как все присутствовавшие в ресторане мужчины уже успели переспать с ней, подняться, сварить кофе, вернуться в постель, одеть ее, потанцевать с ней, потом снова снять с неё одежду и в очередной раз улечься с ней. Я подумал, что являюсь свидетелем своего рода сексуального гипноза, не имеющего ничего общего с песней. Не возьми она вообще ни одной ноты, это не имело бы значения. Из неё просто сочился секс. Заканчивая песню, она сфальшивила, но публика неистово требовала повторения.

Всего она исполнила три шлягера. У неё не было голоса, не было таланта — абсолютно, она с таким же успехом могла просто петь «ба-ба-ба». Никто не заметил бы разницы.

Она гипнотизировала зал, как грубое олицетворение секса, пробуждая во всех плотское желание. Доведя кабак до невменяемости, она поклонилась, повернулась спиной к публике и не спеша удалилась.

Аплодисменты не прекращались минуты три, но она больше не появилась на сцене. Когда пик восторга миновал и дали полный свет, я начал озираться, ища глазами Дона Малли. Из-за дальнего столика неожиданно поднялся Филип Кордей и исчез за эстрадой. Я заказал очередную порцию водки. Танцы возобновились.

Допив водку, я рассчитался с официантом, медленно обошел танцующую публику, словно подыскивая партнершу, и незаметно нырнул за спины оркестрантов. За сценой начинался коридор — сырой, тускло освещенный, смердящий. Краска лохмотьями слезала с его стен, на потолке, как змеи, переплетались металлические трубы. Коридор не предназначался для посетителей — их надо было ошеломить роскошью, прежде чем они согласятся опорожнить свои кошельки.

Я двинулся вперед. За поворотом проход суживался; за первой, неплотно прикрытой дверью спорили мужчина и женщина. Их голоса были типичны для жителей Бронкса. Испанские танцоры. Он кричал на нее, в наиболее ответственных местах дополняя грубые ругательства постукиванием каблуков. Вторая дверь вела в пустую темную комнату, где проникавший из коридора свет отражался от потускневшего зеркала. Последней с правой стороны была дверь со звездочкой. Хотя за ней говорили негромко, до меня явственно долетало каждое слово.

Она говорила дрожащим голосом:

— Нет, Филип! Нет, Филип! Какой смысл повторять? Я уже всё сказала. Я не могу. Только когда всё будет по закону.

В его голосе слышались нетерпение и мольба:

— Джулия, ты не должна так поступать со мной. Я больше не могу! Я сойду с ума. Один раз, только один раз! Разве можно быть такой жестокой к человеку, который тебя безумно любит? Ведь ты знаешь, больше ничто не стоит на нашем пути. Дорогая, поверь мне, теперь всё в полном порядке!

Я давно не слышал такого идиотского объяснения в любви. На Джулию Дюпрэ, как, впрочем, и на меня, оно не произвело впечатления. Она холодно произнесла:

— Не знаю, о каком порядке ты говоришь, Филип. У тебя есть жена. Я признаю только законные отношения. Я люблю тебя всем сердцем и душой. Но если я уступлю тебе, высокие чувства, которые связывают нас, будут опошлены. Я этого не хочу!

Возможно, они соревновались в банальностях — кто кого переплюнет по части сентиментальных выражений. Мое ухо плотнее прильнуло к двери. Все это было чрезвычайно забавно.

Чья-то рука дернула меня за плечо:

— Что-нибудь потеряли, мистер?

Я обернулся. С этим типом мы уже встречались — Эдди Силвер. Неслышно подкравшийся ко мне сзади худосочный молодой подонок ассоциировался в моей памяти с одной из моих самых грубых психологических ошибок. Я расследовал одно небольшое дельце и в два часа ночи прихватил его, когда он взламывал дверной замок бакалейной лавки. Он был один и действовал настолько примитивно, что показался мне зеленым новичком. Он пустил слезу, помянул голодных сестричек и преждевременно овдовевшую маму, и я чуть не зарыдал вместе с ним.

Минут пять я читал ему мораль, потом предложил исчезнуть с моих глаз и больше не попадаться. Напоследок я хорошенько поддал ему в зад ботинком. Это была серьезная промашка. Парень вовсе не был зеленым новичком, он давно промышлял воровством. А шпана не забывает пинков в зад — это унижает их воровское достоинство. Он так и не простил мне оскорбления.

— Привет, Эдди! — дружелюбно сказал я.

Его серая от ночных бдений физиономия скривилась в злобной усмешке. Из-за прыщей, усеявших его щеки и лоб, усмешка получилась не столько пугающей, сколько мерзкой. Волосы Эдди Силвера были завиты, а одежда классом выше, чем при нашей первой встрече. Шею хулигана обвивал широкий розовато-лиловый галстук.

Он снова дернул меня за плечо, на этот раз сильнее, и прошипел:

— Отвали, Йетс, падла!

Да, крутой из него вышел гангстер, круче некуда.

Я растянул лицо в широкой ухмылке и дюймов на шесть оторвал от пола правую ногу. Он быстро отпрянул назад, и в его руке, как по волшебству, возник револьвер. Его реакция была быстрее, чем я ожидал, наверное, он усиленно тренировался.

— Я сказал — исчезни! — процедил он сквозь зубы. Затруднительное положение, в котором оказался его старый обидчик, доставляло ему наслаждение.

Удались я с миром, как он требовал, Эдди Силвер, наверное, простил бы меня за давний пинок. Но я не собирался подчиняться его приказам. Повернувшись к нему спиной, я постучал в дверь, на которой была нарисована звездочка.