Девочка в гараже - [16]

– Я увижусь с тобой завтра после ужина. И приеду за тобой, хорошо? Помни, что я люблю тебя, а Иисус любит тебя еще больше.

Я взяла ее за щечки и расцеловала. Она не ответила, только грустно посмотрела мне в глаза.

Кайл впустил Карен и вместе с Кайрой повис на ней. Эндрю последовал их примеру. Я взяла Ханну за руку и повела ее к двери, Хелен принесла Элли и отдала ее матери.

– Так, берем сумки и вперед! – распорядилась я. – Веселее!

Я отпустила руку Ханны. Дети вышли из дома. Ханна плелась позади всех.

Посещения без надзора продолжались весь февраль и март. Новых «несчастных случаев», возбуждающих подозрения, не происходило, но Эндрю и особенно Ханна ездить к матери явно не любили, а по возвращении казались угрюмыми. Иногда Ханна в слезах упрашивала позволить ей остаться со мной, и я терзалась, когда приходилось отправлять ее к Карен. Чего она так боится? С ней дурно обращаются? Что происходит на этих визитах? Или это все – следы прошлого?

Несколько раз, когда дети возвращались, младшие с порога принимались рассказывать о том, что говорили или делали, и тогда двое старших угрожающими взглядами немедленно заставляли их замолчать.

Однажды вечером, пока я купала Ханну, она разговорилась и болтала о том о сем. Я навострила уши, когда она упомянула о том, что делала в мамином доме. И вдруг она резко умолкла.

– В мамином доме что-то случилось? – спросила я.

– Если я скажу, мне будет очень-очень плохо, – ответила она.

Я никогда не требовала от них ответов: возможно, мать запрещала им отвечать на такие вопросы. Родители из приемной семьи ходят по лезвию бритвы: они хотят знать правду – но рискуют подорвать авторитет настоящих родителей. Есть время говорить, есть время молчать. Я старалась не возлагать на детей такое бремя. Но каждый раз я говорила об этом в социальной опеке.

Дети упорно молчали: о визитах – ни слова. Карен делилась со мной воспоминаниями о прошлом, особенно об Уильяме – с которым, по решению суда, она не должна была поддерживать никаких отношений. Она призналась, что Уильям так ненавидел отца Ханны и Эндрю и злился, что Карен была близка с ним, что не просто не замечал детей. Он вел себя резко и грубо, часто кричал, требовал прогнать их с глаз долой, в другую комнату. Карен даже сказала, что у него был взрывной темперамент, и он срывался не только на детей, но и на ней самой. Однако она так глубоко увязла в этих отношениях, что вместо того, чтобы разорвать их, всячески старалась задобрить его, не желая отпускать из своей жизни. И я не могла избавиться от мысли: она что, так с ним и встречается? Наплевав на все требования УДС?

Однажды, зайдя в торговый центр по делам, я столкнулась с Лизой – подругой Карен. Мы пару раз встречались у Карен, когда я привозила детей. Лиза мне нравилась. Она казалась уравновешенной и явно была неравнодушна к детям.

– Как дела у детей Бауэр? – спросила она.

Не желая злоупотреблять ничьим доверием, я ответила легким тоном:

– Все хорошо. А что?

Лиза помрачнела.

– Дебра, признаюсь, у меня камень с души упал, когда я узнала, что они у вас и что Управление велит Карен держаться от Уильяма подальше. Он ей всю жизнь порушил. Был жесток с Ханной и Эндрю. От него одни неприятности.

– Видимо, с ним и правда проблем не оберешься. Не возражаете, если я спрошу? Как именно он проявлял жестокость к детям?

Может, хоть что-то узнаю.

И рассказ ее был ужасен. Стоило Ханне или Эндрю заплакать, разволноваться или чем-то досадить Уильяму, он хватал их, заклеивал им рты скотчем, связывал руки, запихивал в стенной шкаф – и мог держать там часами.

– Карен не вмешивалась, – сказала мне Лиза. – У них там не отношения, а не пойми что. Трагедия в лицах. Все не как у людей. Она готова скорее ублажать его, чем защищать родных детей. Я твердила ей это до посинения, но она ни за что не осмелится ему перечить. Я ее предупредила: не смей такого допускать. Надеюсь, хоть теперь его не будет в ее жизни.

Нет, шока не было. За годы я наслушалась историй и пострашнее, и видела их следы на детских телах. Я не очерствела, не стала равнодушно воспринимать рассказы о жестокости к детям, меня до сих пор передергивает от них, но я уже не ахаю, не прихожу в ярость и не возмущаюсь вслух. Вот и тогда я на мгновение закрыла глаза и позволила себе осознать страшную истину.

– Спасибо, что рассказали, – произнесла я. – Это важно. Это многое проясняет.

В тот же день я позвонила Эллен и рассказала ей все. Судя по голосу, она не удивилась. Неужели в Управлении обо всем знают? Может, потому Карен и получила предписание не поддерживать с Уильямом никаких отношений и не допускать к нему детей?

– Уильям – это сплошные неприятности, – сказала Эллен. – Хорошо, что Карен, видимо, держит слово. Дети не говорили, что встречались с ним?

– Нет. Дети вообще ничего не говорят о визитах, – объяснила я. – Я все это узнала от подруги Карен.

– Обязательно занесу это в дело, – заверила Эллен.

Несколько дней спустя я привезла детей к Карен на полдня и задержалась у нее, надеясь поговорить. Дети затеяли игру в гостиной, и мы с Карен остались вдвоем в кухне.

– У меня к вам вопрос, – сказала я. – Насчет Уильяма и детей.