Девочка в бурном море. Часть 1. Антошка - [34]
— Вынеси постели на балкон, — сказала мама.
— Но сегодня же пятница, сегодня в городе трясут ковры, — возразила Антошка.
Елизавета Карповна засмеялась.
— Ты потеряла один день. Сегодня суббота.
Антошка выглянула в окно. На всех балконах дома, как снежные сугробы, белели подушки, перины, развевались по ветру простыни.
— И правда — суббота. Я пойду в школу?
— Нет. В школу ты пойдешь в понедельник, а сегодня тебе не мешало бы навестить Карлсонов и поблагодарить Улафа. Он так самоотверженно защищал тебя.
Антошка в это время собиралась сложить вчетверо простыню, да так и застыла на месте.
— Мамочка, ты все знаешь?
— Все.
— И про драку?
— И про драку, и про велосипед. Кстати, Улаф привел его в порядок, камеры были похожи на решето, он заклеил все дырки.
— Это все сделал гитлеровец с заколкой.
— И это знаю.
Итак, мама знала все.
Антошка внимательно посмотрела на мать. Елизавета Карповна повернулась и пошла на кухню.
«Ах, золотая моя мамочка! Если бы ты меня побила, ругала, я бы защищалась, я бы находила что-нибудь в свое оправдание, но ты даже сделала вид, что ничего не знаешь, ничем не попрекнула. Ты заботилась обо мне, когда я лежала в постели, заботилась так, словно я пострадала за правое дело. А я ведь кругом виновата. Я совершила пре-ступ-ле-ние!» — думала Антошка, вынося постели на балкон.
Елизавета Карповна чистила картошку.
— Мамочка, не трогай картошку, тебе надо беречь свои руки, теперь это руки хирурга. Я сама почищу, и шкурку буду срезать тоненькую-претоненькую, как скальпелем. А закончу дела на кухне и сразу пойду к Улафу.
— Сначала позвони, — посоветовала Елизавета Карповна, — шведы не любят неожиданного вторжения. Попроси разрешения зайти.
Антошка закончила хозяйственные дела и пошла звонить.
— Мама, фру Карлсон сказала, что они будут рады видеть меня в пять часов.
Елизавета Карповна вздохнула.
— Значит, они ждут гостей.
— И тебе это не нравится? Ты опять боишься, что я влезу в какую-нибудь историю? Можешь быть совершенно спокойна: я никаких глупостей не натворю, буду молчалива, как салака.
Ровно в пять часов Антошка нажала кнопку на дощечке у подъезда против фамилии Карлсон.
Щелкнул репродуктор.
Голос Евы спросил:
— Кто это?
— Это я, русская Антошка.
— Заходи.
Антошка толкнула дверь, поднялась на лифте на третий этаж.
Ева ждала ее у раскрытой двери.
В маленькой квартире Карлсонов было очень чисто и, как во всех шведских квартирах, лучшая мебель стояла против окон, чтобы из соседнего дома видели, что у Карлсонов есть сервант и за стеклом достаточно чайной посуды, чтобы принять много гостей.
Комнаты не загромождены мебелью и от этого казались просторными и светлыми. Книжные полки, гардероб помещались в стенных шкафах, диваны и кресла превращались на ночь в кровати.
Ева, ее старшая сестра Клара и мать фру Эдит были одеты в нарядные платья; даже на Улафе праздничный костюм, который был ему явно велик и ворот белой рубашки слишком широк. Лацкан пиджака у него был защеплен обыкновенной канцелярской скрепкой, рядом с ней поблескивал металлический значок с цифрой «7» посередине, а из нагрудного кармана вместо платка высовывалась гребенка.
На диване сидел пожилой, незнакомый Антошке человек. Его пиджак, как и у Улафа, украшен скрепкой, цифрой «7», и из кармана также высовывалась гребенка.
«Наверно, мода такая», — подумала Антошка.
Она поздоровалась со всеми и хотела произнести благодарственную речь, но Ева перебила ее:
— У нас сегодня семейное торжество, и еще мы провожаем Улафа: он записался добровольцем в норвежские вооруженные силы и на днях улетает в Англию. Будет воевать.
«Счастливый!» — подумала с завистью Антошка.
Фру Эдит, раскрасневшись от плиты, бегала из кухни в комнату и обратно, Клара помогала ей накрывать на стол.
Пожилой человек сидел у радиоприемника и вместе с Улафом ловил лондонское радио, которое тоже заглушалось немецкими трещотками.
— Это дядя Кристиан, товарищ отца, пришел из Норвегии, — шепнула Ева Антошке, — он коммунист, и немцы объявили большое вознаграждение тем, кто его доставит живым или мертвым в гестапо. Он со своими товарищами взорвал большой пароход с фашистами и военный склад.
Антошка с уважением посмотрела на дядю Кристиана.
Из Лондона передавали известия на норвежском языке. Кристиан попыхивал коротенькой трубочкой и крепко прищуривал глаза, словно старался не только расслышать, но и что-то разглядеть сквозь вой трещоток.
Ева принесла мешочек и вытряхнула из него на диван множество маленьких варежек и чулочек.
— Нравится? — спросила она Антошку.
— Очень! Похожи на цветы! — Антошка перебирала шерстяные яркие варежки — полосатые, клетчатые, с узорами елочек, оленей, снежинок. — Кому это столько? — спросила она.
— Ленинградским детям. Мы с мамой распустили все старые кофты и завтра отнесем все это в фонд помощи русским.
Антошка по-новому взглянула на Еву, вспомнила, как в прошлом году Ева с Эльзой играли в куклы и вязали для своих «дочек» крохотные чулки.
— Эльза тоже вяжет? — спросила Антошка.
— Тоже. Но она вяжет носки для немецких солдат. Мы теперь с ней не дружим.
В передней раздался звонок, и Клара побежала открывать. Она долго шепталась с кем-то в передней и, сияющая, ввела в комнату — Антошка глазам своим не поверила! — молодого грузчика с почтамта.
