Девочка в бурном море. Часть 1. Антошка - [11]
Небольшой четырехэтажный дом Советского полпредства на Виллагатан стоит в окружении высоких тополей. На фронтоне здания в лучах солнца сверкает квадратная медная доска с выгравированным на ней гербом Советского Союза и надписью: «Полномочное представительство Союза Советских Социалистических Республик».
Еще на тротуаре, перед самой калиткой полпредства, человек стоит на шведской земле, но достаточно ему сделать один шаг, переступить за калитку, и он уже на советской земле, где действуют советские законы, куда без приглашения и разрешения не может ступить никто из посторонних. Это кусочек советской земли, особенно дорогой и почитаемой на чужбине. Дом Советского полпредства с двором и палисадником экстерриториальны, то есть неприкосновенны, и кажется, что здесь и солнце светит по-иному, и воздух другой…
Советские люди заполнили дворик полпредства. Со второго этажа сквозь закрытые окна пробивался дробный стук пишущей машинки. Какая-то срочная работа была в этот ранний час у полпреда. Наверное, Александра Михайловна Коллонтай диктовала какую-нибудь докладную записку и спешила закончить ее, чтобы вместе со всей советской колонией отдохнуть в этот погожий июньский день.
Уборщица полпредства Анна Федоровна унимала ребятишек. «Тсс, тише вы, всю Швецию разбудите! Не думайте, что раз вы на экстерриториальном дворе, так вас за забором не слышно».
Слово «экстерриториальный» Анна Федоровна произносила четко, и звучало оно особенно торжественно и значительно.
Женщины допытывались, чем Анна Федоровна моет окна, — стекла сверкают на солнце, как хрустальные. «Известно чем, — отвечала она, — руками, ну, а в воду добавляю нашатырный спирт и протираю мягкими льняными тряпками. Как же иначе — ведь это не какое-нибудь там буржуйское, а Советское представительство. Наш дом должен сиять!» — говорила она, оглядывая любовным хозяйским глазом сверкающие медные ручки и гранитный цоколь здания, вымытый накануне мылом и щетками.
Анна Федоровна была первой певуньей в советской колонии, но пела редко, чаще мурлыкала себе под нос, убирая по утрам комнаты полпредства. «Голос у меня очень сильный, ему нашей экстерриториальности мало», — говорила она и мечтала в день отдыха где-нибудь в открытом море на яхте отвести душеньку, перепеть все «страданья».
Окно, за которым стрекотала пишущая машинка, распахнулось, и выглянула Александра Михайловна Коллонтай.
— Товарищи, прошу зайти ко мне в приемную. Всех, всех — и женщин и детей. — Голос полпреда звучал как-то странно: обычно Александра Михайловна здоровалась со всеми, каждого малыша окликала по имени, спрашивала, все ли здоровы, у всех ли хорошее настроение…
…На втором этаже — рабочий кабинет полпреда и приемные комнаты. Дежурный пригласил всех в голубую гостиную. Здесь действительно было все голубое: и обтянутая атласом мебель, и пушистый ковер, и портьеры. Над белым роялем висел портрет Александры Михайловны, написанный в синих тонах. По стенам картины, в которых много синего неба, воды и прозрачного голубого воздуха.
Все с тревогой смотрели на высокую двустворчатую дверь, ведущую в кабинет полпреда.
Александра Михайловна вышла стремительной походкой.
Антошка отметила, что синие глаза Александры Михайловны были сегодня совсем темные, рука теребила цепочку от лорнета. Александре Михайловне шел семидесятый год, но Антошка, которой даже тридцатилетние женщины казались очень пожилыми, Александру Михайловну не считала бабушкой. Было в этой невысокой улыбчивой женщине особое обаяние, которое влекло к ней сердца детей и стариков, мужчин и женщин. «Ленинская школа у Александры Михайловны, потому и любят ее», — говорила Елизавета Карповна, которая часто заходила к ней, чтобы послушать сердце, измерить давление и просто по душам поговорить.
Но сейчас Александра Михайловна была иная — строгая и сильная — и показалась Антошке высокого роста.
Коллонтай подошла к столику и тяжело оперлась на него. Ей предложили стул, но она покачала головой и обвела собравшихся внимательным взглядом больших синих глаз, в которых притаилась тревога.
— Дорогие мои, — начала она и сделала длинную паузу.
Елизавета Карповна поняла, что Александра Михайловна справляется сейчас с сердечным приступом. Красные пятна зардели на ее щеках и шее. Елизавета Карповна сделала движение к ней, но Александра Михайловна уже оправилась, выпрямилась и продолжала:
— Товарищи дорогие, беда разразилась над нашей Родиной…
В зале наступила такая тишина, что зазвенело в ушах.
— Сегодня на рассвете фашистская Германия совершила злодейское нападение на нашу страну. По всему фронту, от Балтики до Черного моря, идут бои. Германская авиация бомбардировала наши аэродромы, города и деревни. Наш народ понес первые жертвы.
Антошка прижалась к отцу.
Все не отрываясь смотрели на своего полпреда и хотели по ее лицу, по движению пальцев, по тону ее голоса узнать больше, чем она сказала.
— Да, — словно отвечая на мысли людей, продолжала Александра Михайловна, — мы выстоим, мы победим — не победить мы не можем, но борьба будет тяжелая, и победа теперь зависит от усилий каждого советского человека.
