Девочка-тайна - [17]

Сегодня настала очередь Гликерии.

– Не предупреждали? – увидев удивление новенькой, сложила ладони у лица Анжелика Аркадьевна. – Но ведь ты же должна помнить, что в понедельник читали стихи Руслан и Настя, которые сидят перед тобой. Получили по «отлично» в журнал. Видела?

– Видела.

– Ну и?

– Я не поняла. Я… – новенькая растерялась.

Сидевший с ней на русском и литературе Андрюша Коробов уже оттарабанил четыре столбика стиха современного поэта из хрестоматии, правда, сделал ошибку в ударении, когда называл его фамилию, Анжелика Аркадьевна поставила ему «хорошо» и отпустила с миром. И вот теперь хотела послушать Гликерию.

– Ты не знаешь стихов не по программе?

– Она у нас знает только всякие заклинания, гы, – так, чтобы учительница не слышала, а сидящие вокруг очень даже запросто, пошутил Димка Савиных.

Услышала ли его Гликерия, осталось непонятным, потому что почти одновременно с его репликой она произнесла:

– Знаю, конечно…

– Ну вот и хорошо. Выходи к доске, – кивнула учительница.

Проскрёбся по линолеуму отодвинутый стул, зашуршало чёрное платье.

– Пётр Вяземский, «Друзьям», – тихо сказала Гликерия, оказавшись рядом с Анжеликой Аркадьевной.

– Погромче и с выражением. Давай, – потёрла ладошки та.

Гликерия больше не обращала внимания на учительницу, она смотрела перед собой, как будто видела что-то, чего не было сейчас в классе, или же оно находилось где-то далеко-далеко. Молчала. Оля Соколова сжалась у себя за партой. Новенькая молчала так, как будто уже что-то рассказывала. И в тишине, которая невольно возникла в процессе ожидания, раздался её тихий голос:

Я пью за здоровье не многих,

Не многих, но верных друзей…

Да, Димка Савиных принялся забавно кривляться, показывая, как именно Гликерия пьёт за здоровье своих немногих, но чёрных-пречёрных друзей, однако никто, и уж тем более Оля, которая видела это боковым зрением, не поддержал его шуток. Слова новенькой проникали в самый мозг, давили на глаза, из которых вот-вот готовы были вырваться слёзы.

Я пью за здоровье далёких,

Далёких, но милых друзей,

Друзей, как и я, одиноких

Средь чуждых сердцам их людей.

Ведь где-то жили те, к кому обращалась сквозь пространство эта девочка, вот такие люди – одинокие среди обычных жителей. Люди, которых она любила, которые ей были милыми. Друзья её…

В мой кубок с вином льются слёзы,

Но сладок и чист их поток;

Так, с алыми – чёрные розы

Вплелись в мой застольный венок…

Оля слушала и цепенела. Строгая, грустная, в платье, которое неизвестно по какому поводу надевают, Гликерия была прекрасна. Кубок с падающими в него слезами, алые и чёрные розы в благородном венке готической девушки – всё это даже представлять было не надо, оно виделось Соколовой Оле как наяву.

За здравье и ближних – далёких,

Далёких, но сердцу родных,

И в память друзей одиноких,

Почивших в могилах немых.

Последние слова – о почивших в могилах друзьях, Гликерия проговорила почти шёпотом. Но чётко – до каждой буквы. И как будто точку после последнего слова тоже сказала. Или эта точка в конце горького предложения сама вбилась в голову Оли серебряным гвоздём.

Гликерия замолчала. Опустила глаза и долго смотрела себе под ноги. Она стояла, она слушала, что говорит учительница, она прошла и села на своё место. Она даже улыбнулась кому-то в конце урока. И, как уже говорилось, уехала в чёрной машине, когда эти самые уроки закончились.

«Я испытала культурный шок!» – восторженно произнесла Анжелика Аркадьевна, выводя в дневнике Гликерии пятёрку с плюсом. Такой оценки она не ставила никому и никогда. После этого её рассказ о положении дел в русской прозе середины девятнадцатого века был каким-то осторожным и очень сдержанным, хотя обычно она так жгла глаголом сердца учеников, что от цветистых фраз и экзальтированных возгласов некуда было деваться.

Но больше всех Олю потряс Сашка. «Самое готичное стихотворение на свете! Самое!» – повторял он. Раньше стихотворения не особенно его интересовали, а тут уж пробрало – так пробрало. «Где-то я это слышал – в кино, что ли, в каком-то… – по дороге из школы пробормотал Сашка. – Или Анжела нам читала…» Оля точно ответить ему не могла, она знала только, что был такой Пётр Вяземский, с Пушкиным дружил. Хорошо, видимо, дружили… Но Оля думала о другом: может быть, кто-то из друзей Гликерии умер – потому что с таким страданием, сдержанным, но сильным, она читала стих, что на ум приходило именно это. Ну что же, что же за жизнь у неё, у этой Гликерии? Так хотелось узнать, так хотелось! Но как? Никогда ничего таинственного в Олиной жизни не было, девочке приходилось самой какие-нибудь тайны себе придумывать: «секретики» закапывать – и с загадочным видом показывать их избранным, рассказывать по секрету девчонкам о тёте, которая якобы работает в Москве в магическом салоне – и, соответственно, о том, какое Олино будущее эта тётя увидела в кофейной гуще и на стопроцентно правдивых картах таро. Но это всё в наивном детстве. А сейчас, когда она уже взрослая… Какие тайны, одна суровая правда жизни!.. И тут вдруг появляется такая подарочная новенькая – как по заказу. Чтобы изменить Олину жизнь. Да, да, наверняка это так всё судьба и подгадала!