Девочка с самокатом - [95]

Вместо лица у Лиссы – сплошная рваная рана, как будто его то ли сгрызли, то ли просто долго возили по асфальту, стирая с него кожу, как когда-то сама Лисса стирала с лица макияж. Волосы вырваны и оранжевыми лентами валяются рядом, скальп наполовину сорван – держась за край, на нём висят чёрные от гнили пальцы. Похоже, когда зомби вцепился в голову Лиссы и дёрнул, отошла не только её кожа, но и его собственная истлевшая плоть, как было тогда, с челюстью, вцепившейся Эмбер в жилетку.

Руки Лиссы вывернуты под неестественными углами, на одной не хватает кисти, другая заканчивается возле локтя. Кожаные штаны разорваны, белые ноги под ними располосованы, изломанные колени сверкают алой кровью и белыми пятнами торчащих костей. Ниже этих костей – только пустые штанины, и Эмбер отпускает Вика, чтобы подойти ближе. Она ни на что не надеется, просто хочет проверить и словно со стороны видит собственную руку, которая тянется к окровавленной шее Лиссы.

Умом она, конечно, понимает, что с такими повреждениями не выживают, но всё равно зачем-то ищет пальцами сонную артерию и, затаив дыхание, пытается нащупать пульсацию.

Ничего.

Только Вика у неё за спиной начинает тошнить, и этих звуков оказывается достаточно, чтобы и её самообладание дало огромную трещину. Поспешно отвернувшись от Лиссы, Эмбер упирается ладонями в асфальт – на языке разливается неприятная горечь. Сначала её тошнит желчью и утренними сухарями, потом – утренними сухарями и желчью, а потом опустевший желудок пытается вытошнить сам себя и все другие внутренности снова и снова, а ещё позже Эмбер замечает, что чьи-то руки касаются её головы, придерживая волосы и не давая ей удариться лбом о бетонный бордюр.

Её трясёт так, что она совершенно не контролирует своё тело и собственные движения.

Руки у Вика липкие и холодные, но это лучше, чем если бы она была здесь одна.

Он убирает её волосы за уши, заглаживает чёлку назад, медленно поднимает. Вытирает её губы собственным рукавом и хмурится в ответ на её вопросительный взгляд. Его глаза моментально становятся жёсткими, как будто она сказала ему какую-то гадость.

Как будто это она всегда была тем, кто в принципе говорил какие-то гадости.

– Раньше начнёшь, раньше закончишь, – бросает он, словно стремится объяснить, что раз его раньше согнуло пополам от увиденного, то и содержимое желудка закончилось раньше, и вот, пожалуйста, теперь он готов о ней позаботиться, ничего необычного.

Просто по-дружески.

Ну разве что они – не друзья.

Эмбер садится на колени, удерживая его запястья. Вик держит её лицо в ладонях и не отводит взгляд. В кои-то веки.

У неё нет сил думать, что это значит и чем оно закончится. Эмбер закрывает глаза.

– Лисса… – только и может сказать она. – Мне очень жаль.

Вика с ней вроде как что-то связывало. Эмбер не сомневается, что именно. Если они и не ночевали в комнатах друг друга, то только потому что предпочитали засыпать в одиночестве. Для Лиссы, надо думать, секс был естественным продолжением выбранной линии поведения, что-то вроде звериного инстинкта найти себе лучшего самца и завести от него потомство, только без потомства, а вот для Вика…

– Мне тоже жаль, – отвечает он. Сожаления в его голосе нет, но так, наверное, даже лучше, потому что если он сейчас начнёт страдать, Эмбер этого просто не выдержит.

Поплакать они оба смогут потом, когда всё закончится, а сейчас нужно выбираться отсюда. Минутка слабости, минутка тошноты и минутка пальцев Вика у неё на щеках закончились – практически одновременно; настало время вставать и идти.

Снова.

– Нет, – стонет Вик, когда она поднимается с места. На его лице, кроме ссадин и синяков, расцветают ещё и красные пятна румянца. У него жар. Опять.

– Да, – говорит Эмбер, протягивая ему руку, и сейчас этот жест даётся ей чрезвычайно легко.

Так легко, что на мгновение ей становится страшно привыкнуть. Злясь на саму себя, она резко дёргает уже начавшего подниматься Вика вверх, и тот, пошатнувшись, почти заваливается на неё. Он обхватывает её, чтобы не упасть, цепляется, прижимает к себе, весь горячий, и Эмбер злится на себя ещё больше.

В молчании они преодолевают примерно четверть пути. Импровизированная дубинка в руке Эмбер кажется ей слабым утешением и практически никакой защитой после того, как она увидела, что зомби сделали с Лиссой, но она всё равно её не бросает. Если придётся драться, то Эмбер хочет сделать всё возможное для того, чтобы подороже продать свою жизнь. И всё же… Она надеется, что драться им не придётся. Именно поэтому им приходится прятаться, когда мертвецы оказываются рядом, и осторожно выглядывать из-за каждого поворота, и пугаться каждого шороха, и почти не дышать. Перед глазами всё ещё стоит мёртвая Лисса… Нет, на самом деле, перед глазами всё ещё стоит лицо Вика, когда он сидел напротив, гладя её по щекам, хотя должна бы стоять мёртвая Лисса, и на душе у Эмбер так паршиво, что попадись ей на дороге пара живых мертвецов, она, наверное, разорвала бы их на части. Голыми руками, даже без ножки табуретки.

«За что! – думает она. – Я не хотела всего этого. Я всего этого не хотела!»