Девочка с самокатом - [92]

В его голосе нет яда, для него это просто констатация факта, но Эмбер ощущает, как по коже пробегают мурашки. Ей не по себе от такого подхода, и ещё больше не по себе от того, насколько простые слова Вика укладываются в то, какой она всегда видела Лиссу. Как вообще может быть для человека настолько естественно не быть самостоятельным и всё время надеяться на кого-то другого? Для чего вообще Лиссе такая надежда? Для чего ей постоянно пытаться прилепиться к кому-нибудь сильному?

Разве не проще всё сделать самой?

Эмбер не понимает.

А ещё она знает, что надеяться Лиссе больше не на кого. Вика она оставила за спиной, а Калани и Макс…

– Макс ей не поможет, – говорит Эмбер глухо.

– Он умер? Откуда ты знаешь? – Несмотря на вопросы, он почти не выглядит удивлённым.

– Нет, не мёртв. И жив, и мёртв одновременно. – Эмбер делает глубокий вдох. – Его укусили, ещё в первый день. В самом начале. Мы его видели.

Вик молчит, хмуря брови. Он трёт лоб, размазывая по нему кровь и грязь, и выглядит растерянным. Сейчас в нём нет ничего общего с тем победителем, который спокойно раздавал интервью журналистам после каждой выигранной гонки.

Когда Эмбер спустилась, он сидел на лестнице, уронив голову на руки, и не сразу услышал её приближение, хотя она топала как стадо коров и дышала едва ли не громче. Его глаза, наполовину скрытые опухшими веками, лихорадочно блестят, на впалых щеках полыхают алые пятна, и Эмбер прекрасно помнит, каким жаром её обдало, когда их лица нечаянно соприкоснулись.

«Пожалуйста, – думает она, – пусть он сможет идти. Пожалуйста-пожалуйста, пусть он просто сможет встать и идти».

Вик молчит, и Эмбер крутит на запястье браслет, про себя считая его тяжёлые свистящие вдохи и выдохи. Один, два. Четыре. Тринадцать.

Наконец, он открывает рот.

– Это перестаёт быть игрой, да?

Очередь Эмбер хмуриться и замолкать.

– Это никогда и не было игрой, – медленно отвечает она, чуть подумав. – Во всяком случае, для меня.

– Ты такая Эмбер, – смеётся Вик, запрокидывая голову. Этот смех не назовёшь здоровым, за него смеётся температура, но ощущение узнавания всё равно заставляет Эмбер замереть на месте.

Она обхватывает себя руками. Вместе с узнаванием внутри просыпается злость.

Она не планировала так реагировать. Она не планировала стоять в тёмном подъезде высотки и не знать, что делать дальше. Она вообще не планировала застревать здесь с Виком и возиться с ним, и оставаться без Калани тоже не планировала, и…

– Как дела наверху? – вопрос Вика обрывает её мысли на полуслове.

– Не знаю. Я понятия не имею, как нам выбираться отсюда, – огрызается Эмбер. Вик слепо щурится, и ей моментально становится стыдно. Уже мягче, она объясняет: – Сегодня я уже второй раз забиралась на крышу, второй раз смотрела на город с высоты, и знаешь что? Второй раз я ничего не увидела. Сверху не видно никаких финишных ворот. Никаких.

Вик что-то хрипит ей в шею, но она не может разобрать слов, только чувствует горячее дыхание, пытающееся забраться под воротник, и потому переспрашивает:

– Что ты сказал?

– Если ты не увидела выхода сверху, – с усилием повторяет Вик, – может быть, выход внизу?

Эмбер хочет ответить, мол, не смешно, но так и замирает с открытым ртом. Кажется, теперь она знает, куда им идти и что делать.

– 25-

Им нужно идти.

Вывод Вика логичен настолько, что Эмбер не понимает, как сама до него не додумалась. Чего ж проще: если финишный створ невозможно увидеть сверху, значит, он где-то внизу, и Эмбер не терпится проверить эту догадку. Широкая труба под одной из площадей – вот что кажется идеальным решением этой головоломки, и никакая усталость не может помешать ощущению азарта, захлёстывающему Эмбер с головой.

Ей нужно это проверить. Добраться туда и своими глазами увидеть, правы они или нет, хотя интуиция изо всех сил подсказывает, что правы. Откуда ещё можно выбраться из мёртвого города, если в стенах есть только одни ворота, и эти ворота – выход, а коллекторная труба для того и создана, чтобы выводить канализацию подальше от места, где живут люди.

Ну, то есть подальше от того места, где они жили когда-то.

Эмбер уверена, что выход будет именно там. Вот только Вик вовсе не кажется воодушевлённым.

– А если я не смогу? – спрашивает он, опираясь рукой на стену, чтобы подняться.

Он выглядит ещё бледнее, чем раньше. Тёмные тени синяков под глазами и бурые ссадины на щеках и у губ яркими пятнами цветут на уставшем, безжизненно-светлом лице, как будто на заснеженном поле вдруг проглянули проталины и расцвели невиданные цветы. С той лишь разницей, что в природе это означало бы весну и новую жизнь, а здесь и сейчас…

– Сможешь, – говорит ему Эмбер.

Она не протягивает ему руку и не пытается помочь подняться. Не время. Ей совсем не хочется снова становится объектом обидных шуток, на которые его толкает уязвлённое эго. Никогда не хотелось.

Вик вздыхает, и воздух вырывается из его губ со свистом и хрипом.

– Эмбер… – Он качает головой, словно превратившись в разумного взрослого, который пытается рассказать несмышлёной девчонке о том, что из себя на самом деле представляет их жизнь. – Я не боец. Если у меня что-то не получается, я предпочитаю этого просто не делать.