Девочка с самокатом - [33]

– Кристофер говорит, мы приехали, – поясняет Калани, протягивая руки, чтобы принять у неё кресло.

Эмбер спрыгивает. Здесь так тихо, что звук удара тяжёлых подошв о плотную землю получается почти оглушительным. Она принимается разминать затёкшие ноги и поднимает глаза только тогда, когда Кристофер машет рукой.

– Нам туда.

Он указывает на замершее в отдалении здание. Низкое, грязное, когда-то бывшее белым. Теперь его стены расписаны причудливыми мрачными граффити и полускрыты разросшимися кустами. Коляска Кристофера проворно катится по асфальтовой дорожке прямо к широким, покосившимся в петлях дверям.

Эмбер украдкой косится на Калани – наверняка пытается понять, во что он ввязался, но тот ловит её взгляд и отвечает короткой улыбкой. Спокойной, уверенной. «Самый милый парень на свете», – вспоминает она Лилит. Ни за что не будет заставлять тебя нервничать. И своей нервозности тоже никогда не покажет. Хотя, может быть, он её и не чувствует.

То, что Калани тоже не по себе, становится ясно, когда они, миновав несколько тёмных коридоров с мерцающими лампочками красного цвета, выходят в большой зал, где их, как выясняется, ждут.

– Антонио привёз их сюда и уехал, – говорит высокий и болезненно тощий мужчина с седой щетиной, выступающей на впалых щеках. На нём перчатки и брезентовый фартук. – Сколько можно? Мы уже собирались сжечь их без вас.

Говоря «их», он кивает куда-то в сторону, и Эмбер замечает две металлических тележки, на которых покоятся деревянные ящики в человеческий рост, тоже два. Люк и Джулиан, понимает она. Крематорий.

– Раньше, – подаёт голос Кристофер, и Эмбер вздрагивает от неожиданности, – всё происходило автоматически. Нужно было только кнопки на пульте нажимать. А теперь приходится всё делать вручную.

Тощий мужчина кивает.

– Самая жуть, если кто вывалится. Поднимать и снова укладывать… Хорошо, что ты приехал с помощниками, Чарли пьёт уже вторую неделю. Ему кружку доверить нельзя, не то что покойника.

Мороз пробирает Эмбер до костей. Она изучает собственные ботинки, потом переводит взгляд на Калани – теперь уже не улыбающегося, а решительного, хмурого, с короткой морщинкой между бровей, и на Кристофера. В зале довольно темно, так что поручиться она не может, но ей кажется, будто Кристофер выглядит немного… зеленоватым.

«Если бы нас здесь не было, – думает Эмбер, – то помогать пришлось бы Лилит».

Непонятно, почему поехать в крематорий сегодня выпало именно Кристоферу и Лилит, а не кому-то из крепких мужчин, которых достаточно осталось в гостинице. Наверное, там свои принципы или, может быть, какая-нибудь своя очередь, а то и жребий, как у них перед гонками – кто вытянет, тому и не повезло. И сегодня не повезло бы Лилит.

Эмбер представляет это даже ярче, чем надо бы. Она представляет, как Лилит – королева Лилит! – в своих замшевых брюках и потёртых кожаных перчатках поднимала бы деревянные ящики. Раз-два-три, вместе подняли, закинули на плечо, чтобы было не так тяжело, теперь вверх, на каменный язык, ведущий к печи, подтолкнуть, ещё подтолкнуть, отскочить – и смотреть, как сгорает.

Лилит смогла бы, а значит, она тоже сможет. Так Эмбер говорит себе, когда они берутся за первый ящик (она не знает, Джулиан там или Люк, и не решается спросить, и поднимать крышку тоже боится), когда они рывком поднимают его и кладут на язык. Плечи саднит, а ноги начинают дрожать, но, по крайней мере, ей больше не страшно. Только грустно, ужасно грустно, ещё хуже, чем было, когда под утро она дочитывала интересную книгу и там, по воле автора, умирал любимый герой.

Странно, тогда она плакала до рези в глазах, а сейчас почему-то не может.

Может только делать, что нужно, и смотреть на себя будто со стороны, как из зрительного зала в театре. Хавьер рассказывал ей про театры, и Эмбер потеряла счёт ночам, когда засыпала, мечтая перенестись в прошлое и увидеть хотя бы одно представление. Ей хотелось бы увидеть сложные декорации, и яркий грим, и преувеличенно эмоциональную, но вместе с тем искреннюю, насколько это вообще возможно, игру актёров, услышать их реплики, но вместо этого ей приходится смотреть на то, как огонь пожирает деревянные ящики, и слушать работника крематория, хотя хотелось бы не слушать. Он хвастается, мол, печи хорошие, главное, бросить в них побольше угля да вручную повернуть регуляторы, и тогда через час всё будет готово. Правда, сгорают только мягкие ткани, мышцы и кожа, глаза, волосы, ногти, а вот с костями нужно возиться – заталкивать в специальный аппарат и перетирать их в муку.

А Чарли пьёт, и некому помогать.

Чарли пьёт, потому что не может выносить всего этого, но как тут не выносить, если нужно. Если нужно распихивать тела по деревянным ящикам и сжигать в этих хороших печах, предварительно бросив в них побольше угля? Нельзя же оставить тела валяться на улице, нельзя же просто закапывать их где попало, что поделать, такова жизнь, кто-то должен выполнять и эту работу.

Эмбер слушает его и кивает. Кто-то должен выполнять и эту работу.

Жизнь не стоит на месте, ни на секунду не останавливается, и даже конец света для неё – совсем не конец. Поэтому кто-то должен выполнять эту работу, а кто-то – другую, кто-то должен это и то, но никто…