Девочка с самокатом - [32]

Никто не должен умирать в одиночестве.

Что бы там ни цитировал Хавьер, на этот раз он не прав.

Кристофер удивлённо вздёргивает брови, но не возражает.

– Не знал, что ты умеешь водить, – говорит он.

Эмбер замирает. Она смотрит на блестящие ключи в собственных пальцах и только сейчас понимает, что это ключи от пикапа.

– Я и не умею, – растерянно отвечает она. Сосредоточившись на собственных ощущениях, она даже не рассмотрела то, что дала ей Лилит. Это могли быть ключи от гаража, или от какого-нибудь номера, или от подсобного помещения, куда до поры до времени унесли тела, или… Всё, что угодно.

– Я раньше умел. – Кристофер приглаживает рукой рыжую чёлку. – Но сейчас у меня парализованы ноги, и нажимать на педали я не могу.

– Я могу, – раздаётся с крыльца, и Эмбер не нужно оборачиваться для того, чтобы узнать голос Калани. – И нажимать на педали, и крутить руль, и всё что угодно.

На лице Кристофера замирает сомнение. Он собирался уехать с Лилит, с организатором гонок, а теперь за ним увязываются двое участников, но Эмбер не помнит никакого правила, которое запрещало бы участникам что-то подобное. И всё же она молчит, ждёт, пока Кристофер примет решение сам.

Его лицо разглаживается. Он взмахивает рукой и смеётся – тот самый светлый, задорный, заразительный смех, который звучит так, как будто бы никакого Апокалипсиса не было и в помине. Здесь и сейчас этот смех кажется таким неуместным и вместе с тем таким единственно правильным.

– Ладно, крутой парень, – соглашается Кристофер. – Есть ли вообще хоть что-то, что ты не умеешь водить?

Подошедший Калани пожимает плечами.

– Эмбер утверждает, что самокат мне не по зубам.

Эмбер вспыхивает. Хорошо, что на тёмной коже не видно румянца.

– Я говорила про вес… – оправдывается она. Так и знала, что Калани запомнит эти слова, хотя она никогда, никогда не вкладывала в них ничего плохого или обидного. Нет ничего плохого или обидного в том, что кто-то весит столько, а кто-то – вот столько. – Мой самокат просто на такой не рассчитан.

– Вот видишь. – Калани улыбается Кристоферу, а потом переводит взгляд на неё. На щеках у него появляются ямочки, а в глазах мелькают смешинки, и у Эмбер больше не получается злиться. – Куда едем?

Кристофер мрачнеет.

– Увидите.

Пикап Лилит припаркован на заднем дворе. Подхватив Кристофера под руки, Калани и Эмбер помогают ему забраться на пассажирское сиденье, в четыре руки споро пристёгивают.

– Неплохо работаете вместе, – отшучивается Кристофер, чувствуя себя, очевидно, неловко, когда ему помогают.

Первый порыв Эмбер – отшутиться, сделать ситуацию проще, сказать, что Кристофер справился бы и сам, но она вовремя прикусывает язык. Правда заключается, во-первых, в том, что Кристофер не справился бы сам, и, во-вторых, в том, что в этом нет ничего неловкого или плохого. Это не делает его хуже.

Оставив Кристофера, они поднимают его коляску в багажник пикапа, и Эмбер, ухватившись за бортик, забирается следом. Она помнит: в кабине всего два места, для пассажира и для водителя, так что ей придётся просто держаться покрепче. Широкими кожаными ремнями она пристёгивает колёса инвалидного кресла к железному полу и, крепко вцепившись в эти же ремни, усаживается на корточки рядом.

– Готова, – сообщает она, и Калани кивает.

Он бесшумно растворяется в подступающей темноте, а через пару секунд Эмбер слышит, как хлопает дверь машины и заводится двигатель. Он урчит гулко и ровно, одно удовольствие, этот звук успокаивает и вселяет уверенность. Эмбер вслушивается в него всю дорогу. Эмбер вслушивается в него, пока они выезжают с гостиничного двора, пока проезжают одну за другой пустынные улицы, пока многоэтажные дома, в которых то тут, то там горят огоньки слабого света, сменяются приземистыми зданиями складов, окна у которых либо заколочены, либо выбиты напрочь.

Что скрывать, ей становится немного не по себе.

Кристофер не сделает ей ничего плохого, это понятно, а Калани ни на что плохое не способен по умолчанию, но остаётся ещё окружающий мир. Сумерки, медленно, но верно наливающиеся фиолетовым цветом, пустые проезды, из которых наверняка может выглянуть кто-то опасный, живые мертвецы, запертые внутри громадного стадиона, – а что, если вырвались?

Эмбер не хочет даже думать об этом.

Ей хочется закрыть глаза, но она не уверена, что сможет сдержаться и не открывать их, пока они не приедут. В детстве, во всяком случае, у неё ни разу не получалось. Каждый раз это казалось так просто: закрыть глаза и не думать о том, что под кроватью, может быть, прячутся монстры, а просто ждать, пока не уснёшь. И каждый раз ничего не получалось. Казалось бы, зачем бояться каких-то монстров, если в мире полным-полно настоящих живых мертвецов, но подкроватные чудовища пугали так сильно, что она полночи таращилась в темноту, дожидаясь то ли утра, то ли спасения.

Вместо утра и спасения обычно приходила пьяная мать, но даже её присутствие прибавляло уверенности.

Вот и сейчас. Темнота подступает, и Эмбер таращится в эту темноту, не в силах прикрыть глаза, а за ощущение безопасности можно благодарить только ровный шум двигателя. Он обрывается, когда, по её ощущениям, проходит примерно сорок минут.