Девочка с косичками - [38]

Его охватило раздражение. Он встал и заходил по комнате, затем закурил и опять сел.

— Хочешь пить? Ну! Стакан холодной воды. Отвечай. Ведь хочешь. У тебя же всё горит. Бери, пей.

Зина шагнула к столу и потянулась за стаканом. Немец отодвинул его.

— Говори — и будешь пить.

— Гад! — произнесла Зина.

Немец или не расслышал или не понял. Он сам подал стакан и уставился ей в лицо. Зина в одно мгновение выпила воду.

— Так что ты сказала? Говори. Я слушаю.

— Я сказала: гад.

Офицер изумлённо вскинул брови, лицо его побелело.

— Я уничтожу тебя. Только не теперь. Позже, — сказал он, медленно цедя слова. — А до этого мы ещё раз посмотрим, как ты умеешь переносить боль.

— Спеши, гад! Я ко всему готова.

— Мы уничтожим не только тебя, мы уничтожим ваш народ, ваши города и сёла. Мы создадим на вашей земле новый порядок.

— Вам никогда не удастся сделать этого, — выкрикнула ему в лицо Зина. — Только такие, как вы, фашисты, думаете, что способны уничтожить культуру и другие народы. Но это невозможно, как нельзя погасить солнце.

— Откуда у тебя такие взгляды? Кто научил тебя этому.

— Вы сами научили меня ненавидеть вас.

— Я уничтожу тебя.

— Пусть. Но пробьёт час, и сами вы будете уничтожены.

С улицы донеслось нарастающее громыхание гусениц. Задрожали и зазвенели стёкла в окне. Офицер подошёл к окну.

Зину будто кто подтолкнул. Она прыгнула к столу, схватила парабеллум сняла предохранитель.

— Повернись, — выдохнула она.

Немец ошалело махнул рукой:

— Что ты!.. Постой.

Зина нажала на спусковой крючок. Хлестнул выстрел, немец поджался, схватился за грудь и кувыркнулся на бок. За спиной Зины хлопнула дверь. В проёме мелькнула тень. Не целясь, Зина нажала на спуск. Дежурный офицер хотел увернуться, но наскочил на выстрел, произведённый в упор.

Зина кинулась в открытую дверь, проскочила коридор и очутилась на улице. Не мешкая, она свернула за угол и бросилась бежать в ту сторону, где виднелась река. За ней синел лес.

Девочка бежала, не слыша погони. Но вот захлестали выстрелы. Они будто рвали воздух. Зина оглянулась. Немцы и полицаи бежали следом. Задыхаясь и выбиваясь из сил, она побежала быстрее. Река была почти рядом. «Ну ещё немного! Скорей!» Зина глотнула воздух, и тут её что-то ударило по ногам, обожгло. Вгорячах она пробежала ещё метров пять, но потом ноги подкосились, и она упала, выкинув вперёд руки, словно старалась дотянуться ими до реки.

Очнулась Зина в Полоцке. Она лежала на мягкой перине, на чистой простыне, укрытая тёплым шерстяным одеялом. С удивлением огляделась. Комната была большая и светлая. В простенке, между решётками окон, стоял диван, а около койки — стол, покрытый белоснежной скатертью. На столе в белой миске — мочёные яблоки, в кринке молоко, рядом белый хлеб и плитка шоколада. А ещё на столе лежал лист бумаги.

Открылась дверь. В комнату вошла пожилая женщина в белом фартучке.

— Если пани что-нибудь потребуется, — сказала женщина, — кнопка звонка от пани справа, на стене. Вы можете вызвать меня в любую минуту. Если у пани есть какое-нибудь желание, ей стоит только приказать.

Зина насторожённо глядела краем глаза на женщину в белом фартучке и не отвечала. Её мучил вопрос: где она? Однако сознание упрямо подсказывало: молчи.

Когда ушла прислуга, появился мужчина, в тёмном костюме и белой сорочке. К его туго завязанному тёмному галстуку был приколот круглый значок со свастикой. Он ничего не спрашивал, лишь сидел молча и изредка потягивал пальцы на руках. Они хрустели в суставах, и, видимо, хруст этот доставлял ему удовольствие. Он выжидал.

«Хитрит», — подумала Зина.

Стиснув зубы, чтобы не застонать, она с трудом повернулась на бок. Немец равнодушно потягивал пальцы. Его будто ничего не интересовало. Выражение холодных глаз было безразличным и пустым.

— Я уверен, ты не собираешься говорить. И я ни о чём не спрашиваю тебя, — произнёс он спокойно и тихо. — Но я знаю одно: тебе очень хочется жить. — Он хрустнул пальцами. — А жизнь есть бой. Земля — полигон для прицельной стрельбы. Ты попала на этот полигон, девочка. Я почти ничего от тебя не требую. Ты напишешь, — он кивнул на лист бумаги, — место партизан и останешься жить. Подумаешь и напишешь. Утром я приду.

Он встал и, не говоря больше ни слова, удалился.

Зина не могла спать. Всю ночь не стихала боль в ногах. Пробитые пулями, они ныли и точно плавились в огне. А иногда ей казалось, что в ноги будто кто-то вбивал острые гвозди, и тогда по всему телу пробегала такая боль, от которой Зина теряла сознание.

Наутро пришёл тот самый немец с круглым значком. Он оглядел продукты на столе, взглянул на лист бумаги. Лист остался чистым. Фашист похрустел пальцами и вышел.

В тот же день Зину отвезли в полоцкую тюрьму, бросили в узкую и длинную, как пенал, камеру.

Там уже находилась какая-то женщина.

Она уложила Зину на солому, подала воды.

— В гестапо была? — спросила женщина.

Зина ничего не ответила.

— В гестапо, — убеждённо сказала женщина. — Эти, в чёрных мундирах, которые принесли тебя, оттуда.

Ранним утром Зину увезли. От дороги до окраины леса её волокли под руки двое гитлеровцев. Зина не видела земли, так же как не видела ни неба, ни леса и ничего вокруг. На последнем допросе ей выкололи глаза. Губы её были искусаны.