Это были яйца маленькой птицы пищухи, свившей свое гнездо под кустом.
Вильборик позавидовал мышам и начал искать гнездо этой пищухи, но в густой траве под орешником не мог его найти. Зато он нашел норку бурундука — земляной белки.
Вчера шел дождь, и бурундук сушил орехи, которые призапас для себя еще с прошлой осени. Он вынес их из своей норки и разложил на широком пне на солнце.
Вильборик обрадовался. Он прогнал бурундука, а орехи забрал себе и начал разбивать их камнем. Орехи оказались все полными, ни одного гнилого, и Вильборик ел их с удовольствием.
За этим делом его застал отец.
— Зачем ты отнял у бурундука орехи? — сказал он Вильборику. — Ведь теперь ему нечего будет есть. Орехи поспеют не скоро. Оставь их на пне.
— А мыши? — спросил Вильборик. — Я сам видел, как они таскали у пищухи яйца.
— Эти мыши воры, — сказал отец, — а тебе надо жить честно.
— Хорошо, — сказал Вильборик и положил орехи обратно на пень.
А вечером прилетел в стойбище самолет и привез эвенкам кино.
И все эвенки, большие и малые, пошли смотреть картины, которые показывали ночью под небом, на большом полотне, протянутом меж двух высоких пихт.
И каждый, кто шел смотреть, держал в своих руках билет.
А Вильборику отец не купил билета, потому что Вильборик был совсем маленький и ему можно было смотреть даром.
Но Вильборик не смотрел на картину. Он отвернулся к лесу и ни разу не повернул головы.
— Почему же ты не смотришь? — спросил его отец.
— Мне надо жить честно, — сказал Вильборик, — а билета у меня нет.
И до тех пор Вильборик не поворачивал головы к картине, пока отец не купил ему билета.
1938
I
Закончив полный курс обучения в Педагогическом институте и получив диплом преподавательницы литературы в старших классах, Евгения Андреевна Сазонова вернулась в родной город, чтобы надолго остаться в нем.
Она сошла с поезда и, пройдя пешком две улицы, остановилась на мосту через реку.
Город был маленький, а река широкая, мелкая, и среди весенних, еще туманных полей, начинавшихся сразу за городом, нельзя было различить ее берега.
Но Евгении Андреевне ничто на свете не казалось сейчас таким дорогим, как эта река. На ней прожила она свое детство, хотя и теперь была еще так молода, что это детство стояло рядом.
Ей было двадцать два года.
Маленький чемоданчик, обитый дерматином, стоял у деревянных перил моста рядом с ней. А сама она смотрела на воду. Разлив еще не кончился, река была полна, на воде в беспорядке лежали черные бревна. А по мосту с сахарного завода ехали бочки с бардой. И сладкий запах этой барды, и запах сырой земли, и острый воздух, блестящими глыбами висевший над самой рекой, кружили немного голову и вызывали улыбку на губах.
«Вот и еще одна весна, — подумала Евгения Андреевна. — Какова-то будет здесь жизнь?»
Она пересекла широкую вымощенную площадь, прошла мимо школы, куда была назначена учительницей, посмотрела на окна и свернула направо, в длинную, еще голую аллею. Здесь было безлюдно, но над головой без умолку кричали и хлопали крыльями грачи.
Путь от вокзала пешком немного утомил ее. И на минуту она присела на скамейку рядом с мальчиком. Башмаки его лежали на коленях, а сам он, подняв голову, задумчиво, блестящими глазами смотрел вверх, в небо.
Евгения Андреевна тоже посмотрела вверх.
Невысоко над городом без всякой поспешности летели журавли. Она проводила их взглядом. Потом обернулась к мальчику. Глаза его все еще блестели.
Она была привязана к детям и никогда не проходила мимо них молча. Она тронула мальчика за плечо и спросила:
— А хочется тебе быть птицей?
И мальчик, не задумываясь, ответил, что хочется.
Она улыбнулась:
— Кем же ты хочешь быть — журавлем или вот этой галкой?
Но мальчик посмотрел на черную птицу, прыгавшую по желтой глинистой земле, и ответил:
— Так это же грач, а не галка — у него нос белый.
— Верно! Ты хорошо знаешь птиц.
Она рассмеялась и пошла дальше. А мальчик, обернувшись, долго смотрел ей вслед.
Она же шла, не оборачиваясь, и думала о том, что завтра надо пойти в райком комсомола на учет, а послезавтра уже отправиться на уроки в школу. Плохо, что приходится начинать в конце учебного года. Удастся ли ей победить этих мальчиков, из которых каждый хочет быть птицей?
Дома ее встретила мать. Она была еще не стара и каждый день пешком ходила за три версты в село, где тоже была в школе учительницей.
— Ну, вот хорошо, Женечка, — сказала мать, торопливо, неверными, дрожащими пальцами снимая очки. — Приехала, дорогая. Вот хорошо!
— Да, хорошо, все хорошо, — сказала Евгения Андреевна, обнимая и целуя мать.
Она взяла у матери очки и положила на свой старый, еще детский стол, весь заваленный книгами и залитый чернилами. Другие очки лежали на столике сестры, тоже заставленном книгами. Она была старше Жени на десять лет и тоже была учительницей, как и брат их Владимир.
Семья была большая, учительская, и в доме было много очков и много книг.
Под столом на полу стояли жестяные банки с рассадой, с толстыми корнями георгин. И грядки за окном в палисаднике были уже вскопаны. А над грядками и дальше над забором высилось небо, насквозь пронзенное лучами. И хотя весна эта была похожа на все прошлые весны, проходившие над маленьким домом, а все же она была другая, новая.