Девочка с бездомными глазами - [30]

— Твёрдая, — подумал он, и вернулся на своё место. И пока шёл, ему казалось, что он так долго простоял возле неё, и что вообще сделал всё неправильно.

Маринин, в каком-то смысле, завидовал Надиной матери, не скрывающей свои чувства и слёзы, которая, сначала требовала поднять гроб обратно, а потом попыталась слезть в могилу, крича, чтобы дочь забрала её с собой.

После всего, Маринину сунули в руку две конфетки, какую-то вишнёвую карамельку и ириску, которые он бросил в машине, в подстаканники, в которых всегда болталась рублёвая мелочь, и уехал.

Глава тридцать третья

На запущенном стадионе через дорогу от серых хрущёвок, на чудом уцелевшей зрительской лавке отдыхала некая компания. Пацаны (на «юношей» они могли обидеться, а до «молодых людей» явно не дотягивали, разве что возрастом) пили пиво, курили, громко разговаривали, свистели и ржали. У двоих, видимо самых крутых, на коленях сидели девушки.

Перед лавкой стояли трое, среди них был Ершов Витя, парень лет девятнадцати, тоненький, как девчонка в трепетном возрасте, зыркающий из-под панамки шустрыми глазами, и имевший погашенную судимость за кражу со взломом, и казалось бы, «немую» фамилию и погоняло (Карасик), обладал способностью всезнания, за что, некоторые считали его стукачом.

Карасик и пацан слева щёлкали семечки, второй — курил.

Все обернулись, когда один из них удивлённо указал пальцем на распахнутые ржавые ворота, вернее, на въехавший чёрный седан, который медленно пылил по сухому глинистому «ободку» стадиона.

Как женщины любят наблюдать за детьми маленькими, копошащимися в песочнице или плёскающимися в надувном бассейне, так и Маринин любил наблюдать за этими. Они тоже разговаривали на своём не всем понятном языке, спорили со старшими, доказывая свою правоту, и быстро взрослели. Но, то ли по глупости, то ли по ошибке, а чаще всего, и того и другого, выбирали не самую приглядную сторону взрослой жизни. И Маринин им по-человечески сочувствовал и как-то симпатизировал.

Седан остановился в метрах десяти от лавочки.

Главный, сидевший в центре, чуть раскачивая на коленях девушку, кивнул Карасику.

— Панама!

Маринин не помнил, как его зовут, но знал его брата, Марка, уже дважды сидевшего, авторитетом которого младший видимо и давил сверстников.

Карасик, легко спружинив на ногах, и оглянувшись на компанию, медленно пошёл за Марининым, который также медленно шёл в сторону ворот, в одной руке держа дымящуюся сигарету, в другой — распечатанный фоторобот.

— Возьмёт так, — Карасик поднёс руку к шее, будто нож, и «резанул» по горлу, — «Чирик!».

Карасик рассказал всё, что считал нужным, а именно, что, Чириком его прозвали из-за прыщавого лица, что мать его в дурке померла, и он от её могилы далеко не уходил, разве, что по деревням окрестным шарахался, где охотно втирал доверчивому населению о своей незавидной судьбе. О том, что видел его недельку назад, или парочку, на Ленинской. Неуверенно, но всё-таки, он назвал его Юркой, однако, фамилии не вспомнил. Но знал, что тот учился в технаре, бросил, потом в фазанке, но, кажись, и оттуда его отчислили. Жил с бабкой, но она тоже давно померла.

Чтобы ответить на вопрос о месте проживания, воспользовался помощью друга, который жил с ним в бараке, пока их не расселили и ему не купили хату.

Друг, свистнутый Витей, хорошо знакомый Маринину, немного лебезя и суетно поздоровался, и как Карасик деловито пружинил на ногах.

— Знаешь? — Маринин показал фоторобот.

— У-у, — пацан помотал головой.

— Да, Чирик это! — чуть ли не вскричал Карасик, словно его обвиняли в даче ложных показаний.

— А, ну, да! Точняк. Похож-похож! — тут же согласился Саня, щёлкнув пальцами.

— Где живёт?

— А…, не знаю.

— А фамилию?

— Не помню. Такая, ну, на «ко». Типа там, Черненко, там, Ниценко. Блин…! — пацан старательно пытался вспомнить.

— Ладно, — Маринин протянул Карасику листок. — Мать где, говоришь, померла?

— Да, в нашей дурке, под сопкой, которая. И сам такой малька, — Карасик цыркнул, криво оттянув край рта.

Маринин покивал, подтверждая для себя, уже имеющуюся информацию о росте и возрасте Гарика.

— Маякни, если что.

— ОК.

Карасик и пацан возвратились к лавочке.

— Зацени! — Карасик протянул Главному визитку Маринина.

— Чё хотел? — Главный постучал ребром визитки по красивой коленке, обтянутой блестящим капроном.

— Чирик нужен.

— Нах?

Карасик пожал плечами.

— Чё за кадр? — поинтересовался пацан, стоящий рядом с Карасиком, на что, тот, протянул ему листок с фотороботом.

— Красава! — пацан повернул листок, чтобы всем было видно.

— Дай сюды, — и тот, кто сидел с другого края скамейки, встал, и сделал вид, что подтирает листком, отпяченный зад.

— Фу! — девушка Главного сморщилась.

— Ты придурок, Малой! — вторила ей подружка.

— И чё? — спросил Главный, когда гогот стих.

— Чё? Надо искать.

Пацан, стоящий слева от Карасика, хмыкнул и, шагнув назад, снова встал на место.

— Мент, сука.

Глава тридцать четвёртая

За следующие два месяца, виртуозно начатая Высочиным эстафета по передаче «Надиного дела» от одного следователя другому, завершилась успешно, а именно, закрытием. И Марининская жажда расплаты, жажда доказать свою невиновность, и жажда успокоения, которая, должна была наступить сразу, после наказания Гарика, Юрика или Чирика, постепенно затихала.