Девочка из стаи - [19]

— Он ее быстро, раз — и все, — успокаивала бабушка, если вообще тут можно было успокоить.

Наташа закрылась в назначенный час в комнате и не выходила, пока все не было кончено. Хотя теперь кормили ее не тем же, чем девочек, она пообещала себе, что не станет есть мяса убитой козочки, даже если дадут.

Найда во дворе вела себя спокойно и словно и не была встревожена, из чего Наташа сделала вывод, что, наверное, она ничего и не слышала. Значит, коза и правда умерла тихо, и ей не было больно.

— Опять уселась, — вздохнула тетя Зоя, когда увидела девочку возле собачьей будки.

Она все время говорила, что от собаки в доме слишком много грязи и приносит ее Наташа. Наташе было теперь все равно, что о ней думают и что говорят, она садилась на дощечку и начинала гладить Найду. Та заметно похудела, со времени когда утопили последних щенков сильно сдала. То ли болела, то ли просто тосковала, то ли, как раз сказала бабушка, «устала жить». Наташе это не понравилось. Девочка пыталась развеселить Найду и постоянно ходила к ней и что-то ей говорила. Собака словно понимала и каждый раз виляла хвостом, когда Наташа переводила на нее взгляд и улыбалась. Конечно, понимала интонацию, не больше, но Наташе приятно было думать, что Найда понимает ее язык, просто не может ответить.

Посидев немного с ней, Наташа хотела уже было пойти в дом, когда увидела, что дверь амбара приоткрыта. Девочка осторожно приблизилась. Никакой страх не мог затмить интереса к тому, что произошло тут недавно. Все-таки убили ли козочку или, может, передумали?

Приоткрыв двери, Наташа на мгновение замерла. Она увидела дядю, сидящего на корточках рядом с тушей, с которой уже была содрана и кожа. Сейчас дядя разрезал мясо, откладывая в чистый таз, а над тушей на куске полиэтилена склонилась Ира. Наташа завороженно смотрела на происходящее. Ее это не пугало, словно девочка часто видела подобные картины. Наоборот, что-то странное, что-то даже зачаровывающее было во всем этом. Наташа некоторое время постояла и посмотрела, а потом так же тихонько вышла.

Для нее неожиданной новостью было то, что она не боялась вида убитого животного. Она ожидала от себя чего угодно, что будет плакать, как над щенками, что испугается крови, но только не спокойного наблюдения. В тот вечер она снова засыпала с трудом, хотя казалось бы — все разрешилось и никаких страхов больше быть не могло. То ли так поразило Наташу то, что она смотрела на козочку, как Ира, с интересом, то ли сам факт — снова смерть на ее глазах, а ей это почти безразлично. Хотелось верить, что все это значит, что она становится сильнее не только физически, привыкая к суровым условиям и погоде здешних мест, но и в душе. Но терять способность плакать над щенками ей не хотелось.

Как раньше и решила, от мяса Наташа отказалась.

— Издевается, что ли? — вздыхала тетя Зоя. — То все мать плачет, что не досыта ее кормим и голодает, а то вдруг борьбу за права животных начала, опомнилась.

Бабушка ничего не возражала и Наташу не уговаривала.

На другой день, когда Наташа одна пошла в амбар, там оказалась Ира. Она стояла возле оставленной в стороне козьей головы — видимо, «никак не могла успокоиться», как говорила бабушка, когда Ира еще спрашивала отца, точно ли убьют козу. Ира не нравилась Наташе своей жестокой бездумностью. Казалось, она готова сделать все что угодно от скуки, совсем не понимая, причиняет ли она этим кому-то боль.

— Найда-трусиха, — пропела Ира, заметив Наташу, и стала прогуливаться по амбару, рассматривая курочек, — ее обычное занятие, когда становилось скучно, ходить и просто искать, на что посмотреть и что интересного найти в привычных вещах.

Наташа ссыпала зерно в лотки, откуда куры клевали, и старалась не слушать, как Ира подбирает какие-то рифмы к ее кличке.

— А ты спряталась, испугалась? — неожиданно повернулась к ней Ира.

Вот оно что. Видимо, с козой она все-таки решила ее достать, и тему эту не отпускать, пока не добьется чего-то обидного для Наташи.

— А что тут смотреть, — тихо откликнулась та.

— Трусиха!

Наташа решила не отвечать. Тогда Ира, подпрыгнув как мячик к голове козы, лежавшей на свернутом полиэтилене на скамейке, на которую обычно садилась бабушка, пока доила, изловчилась и ногой пнула ее прямо к Наташе. Голова прокатилась и ударилась о галоши девочки — Ирины старые, которые бабушка нашла ей в кладовке, чтоб ходить по дождю и утром по росе.

К удивлению Иры, Наташа не закричала, не подняла панику. Такая робкая среди людей, она словно не испугалась страшной морды убитого животного, как испугалась бы, если б ее обступили и стали над ней смеяться Ира и Таня. В нерешительности замерев, Ира наблюдала, как Наташа переводит взгляд на козью голову. Наташе и правда не было страшно. Она наклонилась и подняла ее.

— Ты чего? Фу! — взвизгнула Ира. Наташа обернулась и вдруг шагнула к ней.

Ира попятилась.

— Положи эту мерзость! — крикнула она.

— Я и кладу.

Наташа спокойно прошла и установила голову там, откуда ее спихнула Ира. А потом молча вышла. Ни противно, ни гадко ей не было. Она не понимала, как Ира могла за столько лет ни разу не держать в руках головы убитого животного, если здесь они умирали на каждом шагу. Для Наташи даже не важно было, что ей удалось на какой-то миг напугать ее. Девочка начинала замечать, что чувства ее постепенно становятся другими. Страх все чаще бывал инстинктивным, неосознанным. Животным, не поддающимся логике, когда она заранее чувствовала, в какой момент на нее закричат, угадывала уже по мимике, жестам. В то же время бояться пустого дома с его шумами и скрежетом половиц она совсем перестала. Как и этой козы. Куда страшнее было, когда дядя, начиная наступать на нее, шипел сквозь зубы…