Девочка из Франции - [105]

— Это уже Вышеград?

— Далеко еще до Вышеграда, — махнула рукой Йолан Шурани. — Сейчас будет Сентэндре.

— Пошли смотреть, как пароход приставать будет! — повелительно сказала Жанетта и снова бросилась вниз в сопровождении своей неизменной и покорной спутницы Бири Новак.

Навстречу им поднимались Илонка Шмит, Мари Микеш и Иренка Тот.

— Вы куда? — крикнула Иренка.

— Смотреть, как пароход причалит!

— И мы с вами!

Девочки с шумом ринулись вниз по трапу.

А на верхней палубе за столиками сидели, тихо разговаривая, несколько пожилых женщин, седой мужчина и двое мальчиков. Взрослые делали вид, что не замечают шумной ватаги счастливых ребят. Зато оба мальчика, чинно сидевшие за столом, бросали на школьниц завистливые взгляды. Марта Зойом скорее почувствовала, чем услышала, как одна из женщин прошипела:

— Теперь человеку и на пароходе невозможно посидеть спокойно! Спасения нет от этих пролетарских щенков!

Словно защищая своих питомиц, Марта Зойом обеими руками притянула к себе Аранку Пецели и Терезу Балог и, усилием воли заставляя себя говорить спокойно, сказала:

— Ну-ка, что будем петь, ребята? Аранка, запевай!

Аранка Пецели подняла счастливое круглое личико и, глядя на Марту Зойом, запела. Детские голоса тотчас же подхватили песню:

Пестрыми цветами

Поле все покрыто,

Сколько здесь прекрасных,

Нежных маргариток…

Марта Зойом невольно бросила взгляд на женщину, сидевшую за столиком. Горбатый нос, тонкие губы, высоко взбитый надо лбом завитой кок… Женщина говорила что-то, и хотя слов нельзя было разобрать, но какую ненависть, какую лютую злобу и презрение выражали ее искривленные тонкие губы! Вытащив из сумки вязанье, она яростно застучала спицами. Марта Зойом отвернулась.

Все равно непонятно, что они говорят, так зачем же портить настроение и себе и детям? Она улыбнулась и запела вместе с девочками о прекрасных маргаритках.

Резко застопорив, пароход остановился. Несколько человек сошли на берег, две — три женщины с корзинами поднялись по мосткам. Затем снова пришли в движение, завертелись колеса, гулко шлепая по воде. С громким смехом прибежала снизу стайка девочек. Марта Зойом уже привстала, собираясь призвать их к порядку, но… ничего не сказала. Они же не делают ничего плохого, просто бегают взад-вперед, играют, а ведь в этом цель всей прогулки! Девочки наслаждаются поездкой на пароходе, своей юностью, весенний воздух опьяняет их.

— Тетя Марта, тетя Марта, вы видели, какой это большой город? Как его… уже забыла название.

— Сентэндре, Аннушка.

— Да, да, Сентэндре. Можно нам в мяч поиграть?

— Пожалуйста. Только смотрите, как бы мяч за борт не улетел.

— Мы осторожно.

Девочки вскочили на ноги и, став в кружок, со смехом перебрасывали друг другу мяч. Жанетта перебегала с места на место и вдруг, оказавшись поблизости от столика, замерла: она услышала французскую речь. Широко раскрыв глаза, она прислушалась с сияющей улыбкой. Французы! Французские дети…

Женщина с горбатым носом быстро-быстро двигала спицами, как когда-то мама в пропахшей пригорелым маслом кухне… На сердце у Жанетты стало так хорошо, так тепло. Она сделала еще шаг, поближе к сидящим, и радостно посмотрела на горбоносую женщину. Как раз в эту минуту та сказала по-французски:

— Даже окрестностей Будапешта не знают! Чему только их учат, хотела бы я знать?

— Ничему хорошему! — презрительно ответила женщина помоложе и махнула рукой. — Янчи! — прикрикнула она на мальчика, с унылым смирением сидевшего за столом. — Сиди на месте! Не якшайся с этими… еще болезнь какую-нибудь подхватишь!

У Жанетты вытянулось лицо. Какие там французы! Это венгерцы, но враги. Она чуть не задыхалась от негодования. Женщина с горбатым носом проговорила:

— Я человек воспитанный и стараюсь быть терпеливой в ожидании перемен. Но положение становится, право, невыносимым. От них уже и на пароходе не укроешься, пролезают повсюду! У всех этих детей глаза гноятся. А какие они все «сознательные» и… и бесстыдные! Как посмотришь на них, вся кровь в жилах кипит!

И вдруг тоненький детский голосок, энергично прокатывая буквы «р», резко бросил по-французски:

— Скорее, мадам, скорее выпейте стакан холодной воды для успокоения нервов!

Пожилая женщина открыла от изумления свой злой рот. Мужчины, до сих пор лишь изредка цедившие что-то сквозь зубы, внезапно повернулись к Жанетте спиной. Женщина помоложе приглушенно вскрикнула. В кружке тети Марты замерла песня. Учительница быстро подошла к Жанетте.

— Замолчи сейчас же, Аннушка! — властно сказала она.

— Нет, тетя Марта! Вы не представляете даже… Ведь эти… эти… — И, снова обернувшись к оцепеневшему в молчании обществу, собравшемуся у стола, она взволнованно жестикулируя, крикнула по-французски: — А я-то думала, что вы французы! Да вас даже и не поняли бы во Франции! У вас только гонор и есть. Вы воображаете, что мы не понимаем, о чем вы говорите. — Она бросилась к столу так стремительно, что сидевшая за ним компания перепугалась. — Нас не учат ничему хорошему? Да как вы смеете так говорить? Знайте же, что меня здесь научили хорошему, только хорошему! — Жанетта вдруг словно наяву услышала голос молодого офицера и заговорила его словами: — Каким было мое детство? Я была невежественной, беспризорной девчонкой, потому что те, кто учил меня, были похожи на вас, мадам! — указала она пальцем на горбоносую женщину. — Там, дома, я считала себя свободной… Но только здесь я узнала настоящую свободу. Здесь и из меня может выйти… как это… — Жанетта чувствовала, что ей нельзя остановиться, чтоб ошеломленный враг не успел ответить или возмутиться, и она с молниеносной быстротой припомнила слова офицера и то, что часто говорила ей Эржи Шоймоши. — Здесь каждый вступает на жизненный путь с равными возможностями и… и потом… река не только ваша, но и наша. Не вам одним плавать на пароходе! И дома тоже не ваши! Не правда ли, у вас болит сердце, мадам, потому что солнце светит не только для ваших детей, но и для многих сотен и тысяч… может быть, сотен тысяч детей!