Девочка и рябина - [56]

Над головой, на третьем этаже, галька, кварц грохотали в железной трубе, отделялись от песка. Транспортер, крытый брезентом, протянулся к берегу, высыпая поток камней.

Лицо Кудряша стало серьезным. Он зорко осматривался. Алеша запоминал, как он ходит, жестикулирует, говорит.

— В этом отделении, за сеткой, снимают золото! — прокричал Кудряш, щекоча Алешино ухо жесткими усами. — Туда нужен особый пропуск!

— А мне такое золото, Петр Вавилыч, не нужно, — прокричал и Северов. — На него не купишь то, что надо!

У Кудряша глаза вспыхнули умным блеском.

— Это ты правильно, парень! Есть другое золото, подороже этого. Такое золото никогда не истратишь. Хорошо, если оно имеется за душой! У тебя-то оно есть ли?

— Хожу ищу!

Кудряш огляделся вокруг, а потом, горячо дыша в ухо, спросил:

— Смерти боишься? — и быстро заглянул в глаза.

Алеша растерянно ответил:

— Не думал я о ней…

Кудряш сердито погрозил кривым пальцем.

— Все вы, теперешние, молчите о ней! Будто и нет ее! Все о геройстве толкуете! Дескать, бессмертные! Дескать, смерть — пустяк, раз плюнуть! А она — вот она, рядом ходит! Хотя вам, пожалуй, и нечего бояться! Как тем морякам, что у вас показывали! — Он задумался, потом резко повернулся, быстро стал карабкаться по лестнице вверх в драгерку. На середине остановился, крикнул Северову:

— И я вот не боюсь! Она уж у меня на горбу, а я не боюсь!

Опять побежал вверх и снова обернулся:

— Откупился я от нее! Сотни пудов золотишка сунул ей в зубы! Теперь меня голыми руками не возьмешь! Шалишь! Я вот где буду у людей-то, — и он ткнул Алешу в грудь, засмеялся, распахнул дверь.

Алеша увидел светлую, чистую комнату. Драгер, большой, белокурый Федор, сидел у окна перед пультом управления с рычагами. За спиной Федора стоял пульт сигнализации — на щите вспыхивали красные, зеленые огоньки, раздавались звоночки.

Сбив кепку на затылок, Федор смотрел в окно на ползущие чаны. Когда они выгрызали землю, к которой были прижаты, он дергал какой-то рычаг, и драга передвигалась. Куски берега, мелькнув травой и ромашками, плюхались в воду.

На стене висел график работы, противопожарные правила, обязательства по соцсоревнованию.

За столиком устроился технорук Снегирев, одетый в темный китель. Он сидел на толстой подшивке газет, положенных на табуретку, и просматривал в истрепанной тетрадке записи первой смены.

Кудряш прислушался к шумящей драге, глянул на сына, на технорука и весело потер шершавый, как наждачная бумага, подбородок.

— Кипит работа! Жизнь колесом идет!

— Идет, катится! — откликнулся сухонький, морщинистый Снегирев. — И ты не можешь успокоиться!

— А ты знаешь, когда успокаиваются-то? — с иронией улыбнулся Кудряш. — Отца моего, медвежатника, зарыли в землю, а старушонка и крестится: «Слава-те, господи! Успокоился наш Вавилушко, навоевался, отмаялся!» Вишь, какое дело-то…

— Да так-то оно так, — согласился Снегирев, — а все-таки тебе уж семьдесят! Поработал! Чего еще? Отдыхай!

— Ничего-то ты не смыслишь, Снегирь! — махнул безнадежно Кудряш и глянул на Северова, как бы говоря: «Слыхал этого болтуна?»

«Да, да, да, — радостно и взволнованно думал Алеша. — Забираться в такие вот драгерки, на лесосеку, в цехи к токарям, в шалаш к паромщику, в кабинет к доктору — вот где прииски, вот где черпать сердцем золото».

На другой день Алеша сидел в кабинете Осокина и рассказывал, как Линочка приехала к Касаткину.

Начальник смеялся до слез.

На его столе в кувшинчике — алая роза.

— Вот ваша дочка хотела устроиться к нам в театр, а я хочу к вам на прииск. Возьмете?

— А чего вы здесь не видели? — спросил Осокин, думая, что актер шутит.

— Все не видал. К вам комсомольцы едут по путевкам. Возьму и я путевку. — Алеша говорил серьезно.

Осокин удивленно потеребил рыжую бородку. Заботливо отогнал муху от розы.

— Послушайте, вы же неплохой актер. Я видел вас в «Лесной песне». Это просто хорошо!

— А я хочу еще лучше. Потом вернусь в театр.

Осокин внимательно глядел в нежное лицо, усеянное родинками.

— Ну что ж, к цели каждый идет своим путем. У нас хороший Дворец культуры, самодеятельность — милости просим!

— Только на строительство. Штукатуром, маляром, каменщиком — кем угодно! — волнуясь, решительно говорил Алеша.

— Ладно! Мы строим обогатительную фабрику.

— А летом на драгу матросом!

— Договорились!

Для других и для себя

Две недели играли на прииске и две недели лил дождь. Весь июль был полон гроз, молний и оглушительных громов, В это утро дождь внезапно кончился и засияло солнце.

Актерам нужно было немедленно уезжать. Но робкая речушка, на середине которой еще недавно мокли бочки, превратилась в могучий поток. Среди него стояли затопленные рощи берез, осин и лиственниц. Новая, бушующая река смыла мост, километровый кусок шоссе.

Машины не шли. Пешком тоже не пройти. Впереди — поток, позади — сопки и тайга. Прииск был отрезан. Актеры застряли по крайней мере на неделю.

— Это невозможно! Это чудовищно! — хваталась за голову Дьячок. — К черту летит весь план, срываются спектакли, задерживается отпуск!

Дьячок, Воевода и Караванов в «Победе» Осокина помчались к мосту. Мутный поток, шириной с полкилометра, бушевал, кипел. Плыли бревна, кусты, охапки сена, вывороченные деревья.