Девочка и мальчик - [30]

– Я боюсь умереть. Я не хочу умирать.

Я хватаюсь рукой за изголовье кровати. Мое сердце качает по венам адреналин. Кровь. Столько крови. Она умрет? Может, уже умирает. Кровь. Майя продолжает извиваться на перепачканной кровью простыне. Врач и медсестра, их схватка с потоком крови. Кровавый бутон распускается на пододеяльнике, кровь собирается в углублениях матраца. Густая. Темная. У меня не укладывается в голове, как в теле Майи могло поместиться столько крови.

Я хватаю полотенце рядом с раковиной, но не знаю, что мне с ним делать, боюсь сделать что-то не так, пытаюсь напомнить о своем существовании врачу и медсестре, но они слишком поглощены происходящим, чтобы заметить меня с полотенцем в протянутой руке.

Звуки ошеломляют, нескончаемый вопль сирены, крики Майи, топот подошв по линолеуму, громкие голоса, бегущие шаги по коридору и тяжелый, гулкий стук, наверное, биение моего сердца.

Они входят в палату, две медсестры и врач, кричат друг на друга, распахивают и закрывают шкафчики, дверцы хлопают, они достают бумагу, простыни, все, что может помочь остановить кровотечение. Все это – быстрыми, точными движениями, частые тренировки превратились в рефлексы, в отточенную хореографию. Я возвращаюсь к окну. По-прежнему с полотенцем в руках.

Наконец льющаяся кровь начинает пульсировать с меньшей силой, ее струйки, текущие из тела Майи, замедляются, но она не перестает кричать.

– Готовьте к срочной операции, – орет врач.

Одна из медсестер выбегает в коридор, включается очередной сигнал тревоги, и сразу же отовсюду сбегаются люди. Они все вбегают в палату – персонал в халатах, врачи, акушерки, медсестры. Я вжимаюсь в оконное стекло. Лучшая помощь с моей стороны – не путаться под ногами.

– Я так боюсь умереть.

Майя снова и снова выкрикивает эти слова. Умереть, кричит она, кричит, что умрет, что боится умирать, и так было всегда, только теперь я понимаю, что все существо Майи – лишь тонкий покров, скрывающий смерть и страх перед ней, но раньше я никогда по-настоящему этого не понимал. Врач прикладывает ладонь к ее лбу.

– Майя, послушай меня, ты не умрешь, ты не умрешь, – кричит он.

– Я боюсь, очень боюсь.

– Майя, у тебя отслоение плаценты. Ты не умрешь. Но мы вынуждены приступить к операции немедленно. Ты будешь жить, я обещаю, что мы не дадим тебе умереть.

Я так напряжен, что не замечаю молоденькую акушерку, пока она не оказывается в шаге от меня. Она единственная, кто не снует по палате. Она двигается медленнее, чем все остальные, словно перемещается в другом измерении. В одной руке у нее два прозрачных пакета со стерильной одеждой, запакованной в пластик. Брюки, футболка, пиджак, белые шлепанцы на деревянной подошве. Она медленным движением протягивает мне пакеты.

– Вы в порядке? – спрашивает она.

Даже говорит она не так, как все, слова как будто опаздывают в пункт назначения, долетая до меня откуда-то издалека.

– Да, я в порядке.

Я слышу, как говорю эту фразу, но не уверен, произношу ли я слова вслух или только мысленно.

– Вам нужно переодеться в стерильную одежду, иначе вас не пустят в операционную, – говорит она.

Она не отводит взгляд, когда я смотрю на нее. Моргает два раза, медленно, очень медленно, непостижимо, как человек может так медленно моргать.

– Мы скоро начнем, – говорит она. – Наденьте это, а я зайду чуть позже и отведу вас в операционную.

Я беру пакеты.

– Справитесь? – спрашивает она.

– Да, – говорю я.

Я захожу в ванную и закрываюсь. Через дверь слышны голоса. В прямоугольном зеркале над раковиной мое лицо кажется мне незнакомым. Глубокие линии пролегли через кожу, их там прежде не было, они появились в последние несколько ночей. Глаза тяжело лежат в своих глазницах, такими глазами можно следить только за очень медленными, тяжелыми предметами.

Мои пальцы не гнутся и дрожат, у меня никак не получается застегнуть пиджак. Не знаю, быстро я надеваю одежду или медленно, но каждый предмет я вижу ясно и отчетливо, структуру ткани, швы рукавов, печати центральной прачечной, пуговицы с торчащими в нескольких местах нитками. В самом конце я вставляю ноги в белые шлепанцы. Они мне велики на несколько размеров.

Характер звуков за дверью меняется, голоса отдаляются, сигнализация замолкает. Уже открывая дверь, проверяю, застегнул ли я пиджак. В палате никого. Кровать исчезла. На сером полу кровь – в том месте, где стояла кровать Майи.

Я выхожу из ванной. Слегка ковыляю в этих шлепанцах. Только сейчас замечаю, что кто-то красным фломастером написал слово «папа» на их носках. Шаги в коридоре, молодая акушерка заходит в палату.

– Ей делают эпидуральную анестезию, – говорит она.

Она запыхалась, и видно, что она хочет вести меня в операционную прямо сейчас, но замечает выражение моего лица, встает прямо напротив меня и кладет руку мне на предплечье. На ее лице появляется улыбка, голубые глаза теплеют.

– Вы же хотите участвовать в родах? – спрашивает она.

Я киваю.

– Да.

– Иногда люди теряются в этой ситуации, но вам просто нужно сосредоточиться на вашем присутствии там и на Майе.

– Да.

– Собрались с духом?

– Да.

Она ведет меня по коридору к лестнице. Мы спускаемся на два этажа, потом идем несколькими коридорами. Я, спотыкаясь, едва поспеваю за ней в своих шлепанцах. Они тяжелые и скользкие, болтаются на ступнях, и я пытаюсь, прижимая пальцы ног к кожаной поверхности, удерживать их, чтобы не сваливались.