Девочка и мальчик - [29]

Пока я одеваюсь, в палату заходит молодая акушерка. Она улыбается мне и садится к Майе на постель. Ласково проводит рукой по ее щеке, и Майя, проснувшись, растерянно смотрит на акушерку, словно понятия не имеет, кто эта женщина. Потом снова закрывает глаза.

– Да, – говорит акушерка.

Она продолжает сидеть на постели и гладить Майю по щеке.

– Скоро придут врачи и подготовят вас к операции.

Она говорит негромко, тщательно подбирая слова, так разговаривают с маленькими детьми.

– Я не хочу их потерять, – шепчет Майя.

– Конечно, я понимаю. Конечно, вы не хотите их потерять, и я больше всего на свете хочу, чтобы их спасли, – говорит акушерка. – Но для этого врачам нужно сделать кесарево. Сейчас только так можно помочь малышам. Операция необходима, чтобы спасти им жизнь. Они не могут оставаться в утробе, когда плацента отслоилась.

– Они ведь достанут их обоих? – спрашивает Майя.

– Да, они достанут обоих. Через несколько часов вы сможете увидеть ваших детей.

Они заходят в палату, один за другим, иногда сразу по несколько человек. По всей видимости, все происходит, как всегда происходит в таких ситуациях. Это их обязанность – поздороваться с нами, немного побеседовать перед операцией. Нас нужно обо всем проинформировать, мы должны увидеть врачей, которые будут делать кесарево. Каждый протягивает руку, называет свое имя, должность. Какие-то лица я уже видел прежде, другие для меня новые. Они подробно рассказывают, в чем их роль в предстоящей операции. Говорят, что сделают все от них зависящее, чтобы спасти малышей, пытаются нас ободрить. Я спрашиваю их, не могут ли они сказать, каковы шансы. Они отвечают, что не могут ничего обещать. Они не хотят, чтобы мы строили иллюзии, не хотят внушать нам ложную надежду. Результат может быть всяким. Такое случается. Такого рода вещи.

Я сижу в кресле у окна. Всеобщее внимание приковано к Майе и не родившимся еще малышам. Встает солнце, его лучи ложатся на мои плечи и шею. Как будто теплая рука слегка нагибает меня.

Я внимательно наблюдаю, как они входят в белых халатах, за их лицами, рассматриваю, что написано на их бейджах. Хирурги, неонатологи, анестезиолог, медсестры, помогающие при операции, немолодая уже акушерка, рассказывающая, что принимала множество трудных родов, она говорит, что частенько все проходит удачно. Я никогда бы не подумал, что в подобной операции задействовано такое количество специалистов. Я их пересчитываю, набирается одиннадцать человек. Это люди, посвятившие много лет своей жизни тому, чтобы овладеть навыками, которые им предстоит сегодня применить. Ради малышей, ради нас, ради нашей маленькой семьи.

Какие-то из врачей обследуют Майю, ощупывают живот, замеряют частоту схваток, записывают данные в журнал. Между собой они говорят вполголоса на непонятном языке, хмурят брови, расспрашивают Майю. Она старается отвечать им, но она растеряна, часто просто не понимает, о чем ее спрашивают, у нее дрожат руки, и она смотрит на меня с таким испугом в глазах, какого я никогда раньше в ней не замечал. Даже не подозревал, что такой страх может гнездиться где-то у нее внутри. Что мучает меня сейчас больше всего, заполняет меня пустотой, словно чашу, так это трещины в расколовшемся взгляде Майи, расколовшемся от страха и тоски, от которых я не в силах ее избавить. Мучительно осознавать, что все, на что я гожусь, – это сидеть вот так в кресле и пассивно наблюдать, понимая, что я не способен быть мужчиной, который спасет свою женщину, поддержит ее. Я очень хочу продемонстрировать Майе, что я рядом, прикоснуться к ней, но я вынужден устраниться, признать свое бессилие перед неизбежным. Ношу, которая оказалась мне не по плечу, забрали из моих рук. У других хватит на это сил, не у меня.

Они готовят Майю к операции. Один из врачей и медсестра стоят у ее кровати, врач диктует что-то медсестре, делающей пометки в журнале. Он откидывает с Майи одеяло, медсестра помогает ему, стягивая с Майи больничные трусы, чтобы врач мог проверить, насколько раскрылась шейка матки.

Я отворачиваюсь к окну. Силуэты труб над крышами на другой стороне Блайдамсвай. Я представляю себе людей, клавших эти дымоходы, может быть, за сотню лет до того, как построили новые корпуса Королевской больницы. В те времена оттуда было видно Фелледпаркен. Они поднимались на крыши и клали камень за камнем, видя, как растут очертания труб.

Вдруг кровать сотрясается. Майя с силой дергает ногой. Врач инстинктивно отступает на шаг, а Майя хватается за живот. Она кричит. Врач подзывает медсестру.

– Кровотечение. Немедленно оперируем.

Медсестра включает сигнализацию, расположенную на стене, в коридоре раздается пронзительный трехтоновый звон. Я хочу подняться с кресла, но успеваю только привстать, потому что врач идет в мою сторону и выдирает несколько полотенец с одной из полок. Я падаю обратно в кресло и смотрю за происходящим. Тело Майи корчится, ноги судорожно изгибаются, огромное количество крови вытекает из нее, кровь бьет из ее утробы, вырастая черно-алым, влажным пятном на простыне и одеяле. Я снова хочу встать, опираюсь на подлокотник, пытаюсь оттолкнуться от него, наклоняюсь вперед, каждое мое движение происходит словно в отрыве от прочих и длится целую вечность. У меня темнеет в глазах, я теряю равновесие, но мне удается не упасть и подойти к кровати. Кровь идет все сильнее, Майя дышит неестественно часто, потом кричит.