Девочка и мальчик - [21]

Снизу из кухни доносятся шум падения какой-то тары на плитки пола, чьи-то крики, смех. Фонарь отбрасывает на стену мою тень. Я поднимаюсь по лестнице, открываю дверь и вхожу в квартиру.

Майя ушла, оставив повсюду включенный свет, она никогда не гасит его, откуда бы ни уходила. Я обхожу гостиную и выключаю лампы одну за другой. Я не решаюсь снять верхнюю одежду, сажусь в кресло перед застекленным видом на сад и смотрю на соседние дома и сбросившие с себя покровы деревья.

Я долго сижу в полумраке, положив руки на подлокотники, и размышляю о той жизни, росток которой пробивается сейчас в животе у Майи, вспоминаю день, когда медсестра в клинике сообщила нам, что Майя беременна. Свершилось. Майя расплакалась. Я сидел рядом. Сказал, что это замечательно. Просто замечательно. Я повторил это слово несколько раз.

Вечером мы отправились к моим родителям. Поделились с ними новостью. Папа открыл бутылку шампанского и выпил с нами. Но мама что-то заметила во мне. Позже, когда мы мыли на кухне посуду, она говорила, что так обычно и случается. «То же самое было и с твоим отцом», – объяснила она. Проходит какое-то время, прежде чем мужчина все осознает, прежде чем он обретает способность радоваться.

На улице загораются прямоугольники окон: частная жизнь в окрестных домах, семьи перед мониторами компьютеров и экранами телевизоров, дети, прыгающие на кровати, женщина, спускающаяся по лестнице и открывающая холодильник. В одном из домов свисает привязанная к крыше веревка, слегка раскачивается. Наверняка кто-то из детей качался на ней как на качелях. Вскоре она останавливается и повисает неподвижно.

14

Ее лицо будто застеклили. Она почти не спала ночью. Каждый раз, едва провалившись в сон, она просыпалась от судорог в ногах. Ей снилось, что у нее открылось кровотечение. Каждый раз ей приходилось зажигать свет, чтобы убедиться в том, что все в порядке.

– Подержи меня за руку, – просит она.

Рука маленькая и холодная, ногти бесцветные. Когда она перестала их красить?

– Все же хорошо, – шепчу я.

– Мне так тревожно.

– Конечно, это не оно.

– Нет.

– Ты бы почувствовала, если бы что-то такое началось.

– Ты думаешь?

– Да.

– Но что, если это оно?

– Да нет же.

– Ты бы расстроился, если бы что-то случилось?

– Конечно, я бы расстроился. Почему ты думаешь, что я мог бы не расстроиться?

– Я просто этого боюсь.

– Дурацкая мысль.

– То есть ты бы действительно расстроился?

– Да.

Я откашливаюсь.

– Да, – повторяю я.

Медсестра вызывает нас через полчаса. Мы идем за ней по коридору с рисунками и фотографиями на стенах и входим в комнату с кушеткой и ультразвуковой аппаратурой.

– Ложитесь на кушетку и поднимите блузку на животе, – говорит медсестра.

– Я так переживала, – жалуется Майя.

– У вас были боли или кровотечение?

– Нет.

– Тогда нет повода беспокоиться.

– Но я все время боюсь, что это может произойти.

– Прекрасно вас понимаю. И врач уже объяснил вам: к сожалению, ситуация нередко складывается таким образом, что остается только один ребенок. Но у вас не было кровотечения, а это хороший знак.

Медсестра берет тюбик с прозрачным гелем и смазывает живот. Я сажусь на стул рядом с кушеткой. Во рту у меня пересохло.

Медсестра водит ультразвуковым сканером по скользкому от геля животу. На мониторе мерцает черно-зеленое изображение.

– Вот, они оба здесь. Лежат так славненько.

– О, – произносит Майя.

– Вам их видно? – спрашивает медсестра.

Она говорит приглушенным голосом.

Поначалу мне видно только хаотическое чередование света и темноты. Потом они появляются на мониторе. Лежат в вибрирующем пространстве, каждый в своей окружности. Два крошечных эмбриона.

Медсестра демонстрирует их головки, как они шевелят ручками.

– А это, – говорит она, – их сердца.

Майя не отводит глаз от монитора.

– Хотите послушать, как они бьются?

Медсестра нажимает на кнопку, и из колонок аппарата до нас доносится светлое, легкое, как у пташек, биение. Она переключает звук с одного близнеца на другого.

– Это на самом деле их сердца? – шепчет Майя.

– Да. Слышите, как быстро они бьются?

Я слушаю стук сердец, и внутри меня растет тишина. Я сижу на стуле, не шевелясь, не дыша, ни о чем не думая.

– Разве это не прекрасно, – шепчет медсестра.

– Это прекрасно, – говорит Майя.

Она плачет.

Подрагивающие ручонки, ножки, пинающие живот. Мне хочется сидеть так без конца и смотреть на них, сидеть тут вечность и еще одну вечность, слушая стук их сердечек. Я тоже плачу.

Стук сердец наших детей.

15

Я иду через площадь с пакетами, полными продуктов. Майя подробнейшим образом проинструктировала меня, что купить. Теперь это входит в мои обязанности – покупать еду, ходить по магазинам, отряхивать снег с обуви при входе в них. Продавщицы приветливо здороваются со мной, спрашивают, как поживает живот Майи, интересуются, не тянет ли ее на что-нибудь эдакое – соленые корнишончики, оливки, бифштекс с кровью. Мне нравится идти через площадь в магазин, покупать хорошие продукты.

Однажды, приехав ко мне на Гриффенфельдсгаде, где я жил в свою бытность студентом, Майя очень удивила меня, совершив поступок, которого я совершенно не ожидал. Я жил тогда в маленькой квартирке. В комнате стоял железный камин, работавший на керосине. Нужно было заливать керосин в специальную емкость на стене в спальне, а потом разжигать камин спичками. Я купил канистру керосина у старика парикмахера, салончик которого находился в подвале нашего дома. В парикмахерской всегда сидели в очереди чем-то похожие друг на друга немолодые уже мужчины, зашедшие с улицы. Между ними стоял ящик пива. Зимой и осенью в моей квартирке постоянно пахло керосином.