Девочка и мальчик - [20]
Я беру лежащие поверх журналы и раскладываю их на столе. Они подобраны с таким расчетом, чтобы угодить на любой вкус. Красивые журналы с почти лирическими названиями, оттененными эротическим смыслом, высокохудожественные черно-белые снимки в приглушенных тонах. На снимках – губы, тени, падающие на грудь, обнаженная женщина на банкетке, еще одна, «киска» которой отражается в разлитом на полу молоке. Женщины на этих фотографиях словно не подозревают о существовании камеры. Объектив играет роль спрятавшегося от глаз наблюдателя, не видимого в кадре вуайера.
Другие, не столь изысканные журнальчики изображают женщин, позирующих в самых изощренных позах. Они выставляют напоказ свои груди, широко разведенные ноги – эти как раз-таки прекрасно осознают присутствие камеры. Каждая клеточка гладкой кожи великолепно освещена, во всем намеренная и подчеркнутая сексуальность.
Третья разновидность журналов – откровенная порнография. Совокупления в различных позах, мускулистые самцы, кончающие в экстатическом оргазме на женщин, женщины с женщинами, седовласые мужчины с молоденькими девушками, групповой секс с одной женщиной на восьмерых мужчин.
Я откладываю журналы в сторону.
Я не способен на это. Просто не могу. У меня единственное желание – встать, выйти отсюда, уйти из клиники. Внезапно мне приходит в голову мысль, что и правда еще не поздно сбежать отсюда. Еще не поздно остановиться, просто встать сейчас из-за стола, выйти из кабинета, оставив пустой контейнер на столе, и никогда больше не возвращаться.
Стрелки на часах. Прошло уже четверть часа. Медсестра ждет в лаборатории. Майя ждет. Майя, которой каждый вечер колют гормоны. Нет, конечно, уже поздно. Теперь уже так просто не выйдешь отсюда. Уйди я сейчас, и мне придется начинать поиски новой жизни, начинать их в одиночестве, а я совсем не хочу сейчас начинать сначала и не хочу причинять ей страдания. Это мой долг.
Майя.
Я думаю о ней, представляю ее рядом с собой, обнаженную, представляю себе ее тело, выражение лица, которое у нее появляется во время оргазма.
В первой комнатке лаборатории сидит медсестра, склонившись над белого цвета микроскопом. Я покашливаю. Медсестра отрывает взгляд от окуляра.
Я протягиваю ей контейнер, пытаюсь придать своим движениям непринужденный, естественный характер. Она берет его с сосредоточенным лицом, быстрым взглядом оценивает количество. Я не отвожу взгляд. Она проходит в следующую комнату и отдает контейнер лаборанту. Они о чем-то беседуют. Где-то там, в той комнате, яйцеклетка Майи.
Медсестра провожает меня из лаборатории в другое помещение. Там стоят термос и пластиковые стаканчики, на блюде выложены фрукты.
– Хотите чашку кофе? – спрашивает она.
Ее голос. Она совершенно не меняется в лице, независимо от того, что она делает, наливает кофе или берет у меня из рук контейнер со спермой.
– Нет, спасибо.
– Все идет как надо, – говорит она. – Майе ввели наркоз. Она в палате в другом конце коридора. Через какое-то время вы сможете ее проведать.
Она говорит, что после наркоза к Майе не сразу вернутся ясные реакции на происходящее, моя задача проследить за ней. Она объясняет, что врач решил оплодотворить две яйцеклетки. Через несколько дней их введут в матку Майи.
Майя сейчас где-то в палате, без сознания. Ночью в чашке Петри происходит первое клеточное деление эмбриона. Единица делится на две части, на четыре, на восемь. Жизнь. Прошлое. Настоящее.
Я чувствую, что мне надо сглотнуть, голосовые связки затвердели и причиняют боль. Медсестра замечает, как напряглись мышцы моего подбородка, замолкает и улыбается мне.
– Нет причины беспокоиться. Все идет как надо.
Над площадью сгустились сумерки, когда я возвращаюсь вечером из офиса. В окне ресторана видно, как на столиках горят масляные лампы. Если смотреть снаружи, это напоминает сцену театра, посетители играют отведенную им роль, наклоняются над тарелками, режут мясо ножом, подносят бокалы с вином к губам.
У стены стоит Николо и наблюдает за малейшим движением каждого посетителя. За одним из столиков он замечает небольшую заминку: мужчина допивает вино и хочет расплатиться. Незаметным кивком головы Николо посылает к нему официанта, чтобы избавить клиента от неловкой необходимости его подзывать. Николо прекрасно играет роль, которую прежде играл его отец.
Небо налилось тяжестью, позже вечером или ночью пойдет дождь, поэтому, прежде чем подняться домой, я укрываю мотоцикл брезентом. На лестничной площадке горит свет, дверь, ведущая вниз, в ресторан, открыта. Из кухни долетают звуки, бряцание сковородок на конфорках, крики персонала, официанты, в спешке требующие еще не готовых блюд, и совсем в отдалении, когда открывается дверь в зал ресторана, доносится гул голосов, какофония разговоров, стук ножей и вилок о тарелки.
Пару секунд я раздумываю, не зайти ли в ресторан перекусить. Я ничего не ел почти с самого утра, но во мне умерло само чувство голода, тело ничего не хочет, у него никаких желаний, кроме стремления оказаться во мраке квартиры.
Когда я прохожу мимо квартиры Николо и Юлии, свет на лестнице гаснет. Я продолжаю подниматься на свою площадку в полумраке. Отсвет уличных фонарей падает в окно, словно туманом обрамляя репродукции на стене. В этом неясном свете я угадываю глаза Сатурна, мне мерещится, как они вытаращены, я вижу спутанные космы, руку сына в окровавленной пасти, мрак, из которого вырастает Сатурн. Репродукция теперь, при слабом свете, выглядит еще более жуткой, в ней больше несчастья. Как же он одинок! Никто не может равняться в одиночестве с Сатурном, пожирающим своих детей.
Россия, начало 2000-х. Расследования популярного московского журналиста Николая Селиванова вызвали гнев в Кремле, и главный редактор отправляет его, «пока не уляжется пыль», в глухую провинцию — написать о городе под названием Красноленинск, загибающемся после сворачивании работ на градообразующем предприятии, которое все называют просто «комбинат». Николай отправляется в путь без всякого энтузиазма, полагая, что это будет скучнейшая командировка в его жизни. Он еще не знает, какой ужас его ожидает… Этот роман — все, что вы хотели знать о России, но боялись услышать.
«Шиза. История одной клички» — дебют в качестве прозаика поэта Юлии Нифонтовой. Героиня повести — студентка художественного училища Янка обнаруживает в себе грозный мистический дар. Это знание, отягощённое неразделённой любовью, выбрасывает её за грань реальности. Янка переживает разнообразные жизненные перипетии и оказывается перед проблемой нравственного выбора.
Новый роман Олега Ермакова, лауреата двух главных российских литературных премий — «Ясная Поляна» и «Большая книга» — не является прямым продолжением его культовой «Радуги и Вереска». Но можно сказать, что он вытекает из предыдущей книги, вбирая в свой мощный сюжетный поток и нескольких прежних героев, и новых удивительных людей глубинной России: вышивальщицу, фермера, смотрителя старинной усадьбы Птицелова и его друзей, почитателей Велимира Хлебникова, искателей «Сундука с серебряной горошиной». История Птицелова — его французский вояж — увлекательная повесть в романе.
Великолепный первый роман молодого музыканта Гаэля Фая попал в номинации едва ли не всех престижных французских премий, включая финал Гонкуровской, и получил сразу четыре награды, в том числе Гонкуровскую премию лицеистов. В духе фильмов Эмира Кустурицы книга рассказывает об утраченной стране детства, утонувшей в военном безумии. У десятилетнего героя «Маленькой страны», как и у самого Гаэля Фая, отец — француз, а мать — беженка из Руанды. Они живут в Бурунди, в благополучном столичном квартале, мальчик учится во французской школе, много читает и весело проводит время с друзьями на улице.
Группа ученых в засекреченном лагере в джунглях проводит опыты по воздействию на людей ядовитых газов, а в свободное время занимается рыбалкой. В ученых не осталось ничего человеческого. Химическую войну они представляют как полезное средство для снятия демографического давления, а рыбалка интересует их больше, чем жизни людей.
«Гость», составленный из лучшей путевой прозы Александра Гениса, продолжает библиотеку его эссеистики. Как и предыдущие тома этой серии («Камасутра книжника», «Обратный адрес», «Картинки с выставки»), сборник отличают достоинства, свойственные всем эссе Гениса: привкус непредсказуемости, прихотливости или, что то же самое, свободы. «В каждой части света я ищу то, чего мне не хватает. На Востоке – бога или то, что там его заменяет. В Японии – красоту, в Китае – мудрость, в Индии – слонов, в Израиле – всё сразу.