— Эй, сынок!— сказал кто-то подле него.— Ты к борту не примерз? А ну, посторонись отселева...
— Какой я вам сынок!—сердито отозвался Виктор Антонович, резко поворачиваясь. Перед ним стоял пожилой человек в полосатой тельняшке. Он лукаво подмигнул Виктору Антоновичу.
— Небось милашку провожал?— усмехнулся и, обмакнув веревочную метлу в Волгу, начал мыть дебаркадер, ругая публику.— Ишь, насорили семечками да бумажками!
Виктор Антонович пошел домой. Теперь уже не он, а прохожие толкали его, но он никого не бранил. Он просто ничего не замечал. Дома он улегся на кушетку лицом к стене.
— Что с Тобой, Вика?— спросила тетя.— Почему ты не идешь обедать? Что тебе сказали в прокуратуре и как ты проводил Ксенофонта?
— Хорошо проводил. Но у меня голова что-то разболелась. Сегодня очень жарко.
— Жара тут ни при чем,— вздохнула тетя,— Это ты перетрудился с экзаменами. Я говорила тебе, что нельзя было так много заниматься. Прими-ка пирамидончик.
Виктор Антонович послушно проглотил таблетку. Надо же было успокоить тетю. Она была так добра к его Ксенофонту. До вечера Виктор Антонович лежал, ругая себя за то, что в сутолоке он потерял ощущение времени, о котором никогда не следует забывать... Ведь оно мчится как ошалелое, ни с кем и ни с чем не считаясь!
И Виктор Антонович возненавидел время, а заодно и пространство. Он решил преодолеть их и встал, когда была ночь. До рассвета он успел написать Ксении большое письмо, а утром отправил его спешной почтой прямо в ленинградский адресный стол.
* * *
А Ксения, как только Астрахань скрылась из виду, прошла в свою каюту, задвинула окно деревянной решеткой и растянулась на мягкой белой кушетке.
За окном умиротворяюще шумела вода.
