Девочка-Царцаха - [92]

— Правда,— сказал он.— Я много хотел тебе говорить, но все слова от меня бегали далеко-далеко и ни один сейчас я достать не могу. Ты целый лето слушал нас, а теперь рассказывай, пожалуйста, про калмыцкий народ там, где речка Нева.

— Обязательно расскажу,—пообещала Ксения.— А у меня все-таки есть подарок для тебя, Нимгир. Вот!— и Ксения протянула ему длинный и узкий сверток.

Он развернул его и удивился.

— Нагайка? Откуда ты взял его? Это очень старый калмыцкий нагайка... Я только один раз видел в степи, у кого только — не помню.

Нимгир задумался.

— Тот человек,— сказала Ксения,— который подарил мне эту нагайку, рассказывал, что Нимгир Лиджиев — первый человек, который объяснил ему, как различны у народов дороги к правде: у одних длинные, у других короткие, у одних трудные, у других легкие, но правда-то у всех одна...

— Постой, постой!—сказал Нимгир.— Я теперь вспоминал! Был у меня такой разговор с одним пожилым человеком! Только давно это было, ты в степь к нам еще не приехал. И верно ты говоришь: у него я нагайка этот видал. А!— вскрикнул вдруг Нимгир, схватившись за голову.

— Что с тобой?— обеспокоилась Клавдия.

— Постой! А еще раз ты не видал его?— спросил он Ксению почти испуганно.

— Не помню,— сказала Ксения, сдвинув брови.

— Видал! Видал! Помнишь, в степи ураган был?

— Да, это верно, Нимгир. Мы с тобой вместе его к Эрлик-хану проводили.

Нимгир долго молчал.

— Хорошо. Я беру этот нагайка,— наконец произнес он. — И я тебе сейчас один очень простой... Ну, как его называть... мораль, очень простой мораль сказать хочу... Умность человека...

— Ум!—поправила его Клавдия.

— Подожди! Не перебей меня! Умность человека на всадника похож. Сам человек без умности — все равно что конь будет. Всадник его по хорошему дорога ведет, куда нужно повернет. Если конь дурить начинает, всадник ему нагайка показывает. Бить коня надо, может быть, один-два раза, а больше нет. Такой конь, который нагайка пробовал, всегда его помнить будет. Потому, если дурить начнет, ему нужно этот нагайка только показывать.

— Нимгир!—перебила его Клавдия Сергеевна.— Ты мне про эту нагайку потом расскажешь. Кажется, это что-то грустное, а сейчас не надо об этом думать. Ксения Александровна! Вы проводили нас из Булг-Айсты на заре, а мы с Нимгиром провожаем вас в такой ослепительный день. Перед вами лежит огромная жизнь... Я хочу, чтобы вы шагали только по солнечным дорогам.

— Так не бывает,— сказала Ксения.— День сменяется сумерками, сумерки ночью, а ночь приводит к новой заре. Все зависит от времени, которое, кстати, я ненавижу.

— Ненавидите время?—удивилась Клавдия.— Но почему?

— Наверное, от жадности к жизни. Вы подумайте, время всесильно и всемогуще: оно подползает, как змея, и, шипя, жалит молодость. Оно превращает в холодненький квасок сладкую и горячую кровь, протягивает серебряные нити в волосах... Оно хотя и залечивает многие раны, но оно же и убивает все надежды. За что же его любить? Оно мешает обнять весь мир и мчится без устали, заставляя бежать за собой так, что выбиваешься из сил, лишь бы не отстать, не потеряться. Мне бывает так страшно, что мое время кончится и я не успею ничего сделать в жизни. Вот почему я его ненавижу...

Раздался гудок парохода.

— Вот видите — наше время кончилось! Настанет ли такое, когда мы с вами встретимся?

— Мы встретимся!—воскликнула Клавдия Сергеевна,—Не может быть, чтобы мы виделись в последний раз!

— Я хотела бы этого,— оказала Ксения, обнимая обоих.— Но верить в это недостаточно. Нужно еще и стремиться к этому.— Она оглянулась.— Виктор Антонович так и не явился. Наверное, что-нибудь случилось. Передайте ему привет, если встретитесь.

И, кивнув им еще раз, Ксения спустилась по трапу на пароход, пряча лицо в чайные розы.

Когда переведя дух, Виктор Антонович остановился на дебаркадере, белоснежный «Ермак» отчаливал. Виктор Антонович заметался, пытаясь пробраться к 'борту, но это ему не удалось — так много было провожающих. Но все-таки он увидел палубу «Ермака».

Там, опершись на перила, стояла Ксения, бронзовая от загара, с длинной косой, перехваченной сзади широкой вишневой лентой, и с букетом чайных роз. Она внимательно смотрела в толпу провожающих, где стояли Нимгир и Клавдия.

— Передайте! Передайте это туда! Вон той девушке, что с букетом!—попросил Виктор Антонович стоящих впереди.

И букет поплыл над головами провожающих. Кто-то, стоявший у борта, кинул его на палубу и крикнул:

— Девушке с розами!

Виктор Антонович видел, как изумленно Ксения смотрела на букет и как смутилась, когда он упал к ее ногам. Она улыбнулась и, подняв его, помахала им Виктору Антоновичу; наверное, она все-таки увидела его в толпе, а если и нет, то должна была догадаться, что это он послал ей розы.

Как же она вытянулась и похудела с тех пор, как он видел ее в последний раз! Сердце Виктора Антоновича сжалось от любви и боли.

Публика уже расходилась. Виктор Антонович прошел к борту дебаркадера. «Ермак» был уже так далеко, что казался игрушечным и, наконец, исчез за утесом. Волга была синяя-синяя, спокойная-спокойная, и через нее бежала солнечная дорожка...

— Но как же я мог опоздать?— вспомнил Виктор Антонович и взглянул на часы. Совершенно так же, как и в прокуратуре, они показывали без четверти час. Оказывается, Виктор Антонович забыл их завести! Какая досада!