Девичьи сны - [102]

— Жено, — сказал Учитель, глядя с креста на мать свою. — Это сын твой. — И, переведя измученный взгляд на Иоанна: — Это матерь твоя.

Иоанн порывисто подался к Учителю, распластался у подножия креста. Центурион ткнул его носком сандалии в бок: ну-ка, рыжий, давай подальше отсюда.

И еще сказал Учитель еле слышно:

— Жажду…

Один из солдат напоил губку в кувшине с раствором уксуса, насадил ее на сухой стебель иссопа и поднял ко рту Учителя. Утолил ли Учитель жажду? И возможно ли было ее утолить? Саломия этого не знала. Она уже не кричала, а хрипела, потеряв голос, и не спускала ужаснувшегося взгляда с обожаемого лица.

Учитель громко застонал, выдохнул: «Свершилось!» — и уронил голову на грудь…

Звезды в оконце затмились. Предутренним туманом их заволокло. Но само оконце заметно проявилось на темной стене. Рождался свет первого дня недели, йом ришон. Прокричал петух, тотчас откликнулся другой, третий.

Только подумала Саломия, не пора ли вставать, как заворочалась, шурша соломой, в своем углу Мария Магдалина и села, и, закрыв лицо руками, испустила долгий вопль.

Саломия выпросталась из одеяла, поднялась, сунула ноги в сандалии. Один ремешок лопнул еще в пятницу, когда плелись от Голгофы в Вифанию. Зеведей — вот кто мог бы приладить быстренько и надежно новый ремешок. Но он далеко отсюда, в Галилее, на берегу Генисаретского озера… Наверное, уже вывел свою лодку, ставит сети, рыбачит… Зеведей, заброшенный муж… С потаенным вздохом Саломия обвязала ступню обрывком веревки.

Хотела разбудить Марию Клеопову, но та сама проснулась и встала, тощая, со строгим удлиненным лицом, чем-то похожим на лицо ее сестры Марии, матери Учителя. Стоя в полотняном хитоне, запрокинула голову, собирая и обвязывая длинные черные волосы в узел на затылке. Покосилась на Саломию, сказала:

— Надо идти. Успокой ее.

Вот так она всегда. Как будто хозяйка тут. И сыночек ее, Иаков Меньший, такой же. Ну да, он двоюродный брат Учителя, но разве это оправдывает его заносчивость? Разве не наставлял Учитель: кто хочет быть первым, да будет рабом? Она, Саломия, не столько знала, сколько сердцем чуяла, что Учителю милее всех не братец, и даже не Симон Петр, а ее, Саломии, сын Иоанн. Он ведь, Иоанн, вместе с дружком своим Андреем, братом Петра, раньше всех признали Учителя. Зелеными юнцами они ходили в Иудею, на Иордан, где проповедовал Иоанн Креститель, — там-то и появился Иисус Назарянин, и, на него указав, Креститель воскликнул: «Вот агнец Божий!» С той поры и пошли они за Учителем — Иоанн и Андрей, первые ученики. Вернулись в Капернаум, а вскоре объявился тут, на берегу Генисаретского озера, и сам Учитель. Зеведей ворчал, был недоволен, что оба сына — Иаков Старший и Иоанн — бросили рыбачить с ним, пошли, как привязанные, за новоявленным пророком. Она, Саломия, тоже не сразу разобралась, что к чему. Некогда ей было слушать бродячего проповедника — в доме и на огороде всегда было работы сверх головы. Но однажды, когда Назарянин в очередной раз пришел в Капернаум, Саломия удосужилась послушать его. Много народу тогда собралось на берегу, а Учитель, сидя в лодке, рассказал притчу о сеятеле и семени. Саломия притчу не поняла, но сам Учитель, его кроткий облик, его как бы многоцветные на солнце глаза, его негромкий мягкий голос — поразили Саломию. Она выросла среди грубоватых рыбаков и никогда прежде не видела таких людей, как этот удивительный Назарянин. А уж его слова о грядущем Царстве Божием сразу запали ей в душу. «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят»… Узреть Бога! Саломия будто на бегу остановилась. Жизнь, коей жила она, вдруг предстала суетной и вроде бы бесцельной. Стало понятно, почему ее сыновей так неудержимо влекло к Учителю. И она сама пошла с ним, с тесной семьей его учеников, по селениям галилейским, где он благовестил и исцелял людей от болезней.

Женщинам, известно, Бог не дал мужского ума. Но сердце у женщины сильнее, восприимчивей. Каждое слово Учителя они воспринимали всем сердцем — Саломия и другие женщины, сопровождавшие Иисуса Назарянина и услужавшие ему и ученикам. К одной из них — Марии из Магдалы — Саломия относилась опасливо. Уж очень была красива Мария Магдалина, со своими золотыми волосами до пят и лазоревыми, как Генисаретское озеро, глазами. Теперь-то эти глаза заплаканы, полны скорби. Но Саломия помнила их другими — бесшабашными, блудливыми. Да она и была блудницей, красотка из Магдалы, о ней такое говорили — хоть уши затыкай. Иногда она приходила в Капернаум из своего городка, расположенного недалече, — навещала тетку, торговку рыбой. А Зеведей, бывало, посылал к этой женщине сыновей с корзиной свежего улова. Там-то, во дворе теткиного дома, Магдалина и приметила Иоанна. А что ж, был он заметный, хоть и безбородый в свои семнадцать. Стройный и гибкий, как стебель камыша, с рыжей гривой, с румянцем на щеках — ни дать ни взять новый Иосиф Прекрасный. Да, приметила его Магдалина и стала завлекать. А мальчик-то был неопытный. Чего там говорить, обкрутила бы она его, если б сделала все тихо. Но была у красотки причуда не причуда — не выносила тихой жизни. Разгоряченная вином и мужским вниманием, плясала на улице, бесновалась — со дворов выскакивали мальчишки и с хохотом пускались в пляс, лаяли встревоженно собаки, выбегали из домов женщины и ругали беспутную девку. Ругала ее и Саломия. Строго следила, чтобы Иоанн не видался, не водился с ней. А вскоре Иоанн с Андреем ушли в Иудею, на Иордан, и, как уже сказано, вернулись оттуда учениками новоявленного пророка Иисуса Назарянина. И теперь Иоанн не то что на Магдалину — вообще на женщин не смотрел. «Люблю, — говорил он, — только Учителя». Саломия огорчалась, что мальчик не собирается обзавестись семьей, намерен остаться девственником. Но уж так ему, как видно, на роду написано.