Deviant - [4]

К концу учебы ты купишь ей белый «лексус», нельзя же позволить ей ездить на каком-нибудь «опеле» или «форде»! Эта девушка достойна самого лучшего.

Вы будете жить у тебя. Твои родители от нее без ума – они видели, как ей вручали студенческий, и ты положил на нее глаз уже тогда. Она искренняя, живая и трогательная. И при этом очень красивая. С трудом отбиваясь от поклонников, в делах она серьезна, собранна. Ей нужно начинать с нуля, ее отец, бизнесмен средней руки, попал в неприятную историю и уехал из Москвы. Ей было двенадцать. Больше они не виделись. Сначала он звонил, потом реже, потом просто отправлял деньги через Western Union , потом забыл.

* * *

Я банален – и потому слаб. Наоборот.

Маше все давалось легко – легче, чем кому бы то ни было в их окружении, по крайней мере, так казалось.

Но соперничества не было и в помине. Будь его воля, он легко уступил бы ей во всем. Он ждал, когда закончатся ее пары, чтобы проводить домой. Покупал цветы при каждом удобном случае, беспокоился, как бы она не простудилась в этих своих модных сапогах на шпильках и шубке по пояс. Она была его – будущей женой, матерью его детей, самой красивой женщиной. Навсегда. И понять, как может быть иначе, после встречи с ней он уже не мог.

Как так получается?

– Как я жила без тебя целых восемнадцать лет? Я нашла тебя, это я нашла тебя.

– Это я нашел тебя. И не отдам, никому никогда не отдам.

– Я тебя люблю, и Бога молю за тебя.

– Ты мне всех дороже.

– Не говори так, не говори. Кто-нибудь услышит, небо посмеется и расстроит нас с тобой. Не сложится.

– Небо в тот же час раскается. Тебя, как я, никто любить не будет никогда. Любить больше невозможно. Я твой. Я весь для тебя. Не отпущу тебя от себя никогда.

– Не говори «никогда». Пожалуйста, не говори «никогда». Будем вместе каждую минуту. Я вся для тебя.

– Я весь для тебя. Слышишь, как сердце бьется. Я не умею без тебя. Не знаю, куда себя деть. Я не могу без тебя.

– И я без тебя. А если однажды не будет меня…

– Если однажды не будет тебя, то ветер осенний принесет тебе весть, что я за тобой иду по пятам. Там где ты, там и я. Такая судьба.

– А если однажды не станет тебя, в тот же день, в тот же час не станет меня.

– Я не смогу отпустить тебя, не смогу жить без тебя. Я уйду за тобой.

– Нет, глупый. Мы будем жить. Но вдруг однажды не станет тебя рядом?

– Глупая, где же я буду, как не подле тебя?

– На другом континенте, так далеко от меня, что и представить нельзя. Далеко-далеко. И там будет много-много других…

– Какие – другие? Где – далеко? Зачем другие, как же я отпущу тебя? Никогда не отпущу тебя от себя. Я не живу без тебя.

– Я не смогу без тебя.

* * *

Все это ваше глупое сентиментальное кино, и эта музыка.

Шепчешь ты ночами в забытьи, не понимая, но чувствуя. Это боль не та, что изнуряет и тяжело дышать. Это старая боль, раны затянувшиеся, но до конца не излеченные. Те, что ты сам наносил медленно, несколько лет. Предавая – чередой измен, одиночеством, грубостью, приближением. Отдаляясь и возвращая, заставляя плакать и наслаждаясь слезами, играя и мучая, расставаясь и возвращаясь через годы. И любя, сильно, болезненно, до тошноты, до ненависти – любя.

Изменяя ей с теми, кто много хуже, говоря ей в лицо: «Да, изменял. Ты далеко, я мужчина. Не надо истерик. Я тебе ничего не обещал».

Названивая ночами, сводя себя с ума ревностью, навязчивыми состояниями, видениями – у нее кто-то есть. Заставляя снова поверить, а потом снова бросая, удваивая жестокость. Ты видел боль, горечь, обиду. Но не чувствовал жалость – скорее, ощущал странность ситуации и легкие уколы самолюбия: ведь такая красивая женщина плачет ночами из-за тебя. Красавицы могут все, даже хранить верность или хранить верность только себе, бросаясь в чужие объятия в слезах о ком-то другом.

Зачем ты делал это с ней? Потому что был молод, необуздан и дик. И потому еще, что был зол, ведь ее одну ты безумно любил.

* * *

12 ноября 1995 года

– Давай мы попытаемся друг друга понять, – говорит она уже не в первый раз. Обычно она говорит увлеченно, кажется, ее ничем не смутить, она всегда превосходила тебя в споре. Ты делаешь вид, что злишься или обижен, но украдкой продолжаешь наблюдать за ней.

Ею можно гордиться, язычок у нее с детства подвешен. Может, ей следовало бы заняться политикой? Хотя нет, никто не будет слушать, что она говорит. Все будут смотреть, как она говорит.

Он представил ее на каком-нибудь ток-шоу: она в числе спорщиков, в белой рубашке, рукава три четверти, свободные черные брюки, непременно высокие каблуки. Глаза подведены черным карандашом, а поверх – зеленым, волосы убраны в небрежный хвост, в ушах крупные серьги, на запястье – брелок. Она настойчива, эмоциональна, но в то же время удивительно рациональна. Удивительно для женщины.

Ее начитанность проявляется в каждом слове, в построении фразы, и с какого-то момента оппоненты понимают, что она, безусловно, доминирует. Какая-то девчонка. В них просыпается что-то грубо мужское – суть политическое животное, до homo politicus тут далеко. В ответ на их нападки Машино красивое личико искажается гримасой гнева. «Вот вам образец популизма», – парирует она с уверенностью красивой женщины.